Хоть я и ослеп немного, но общую диспозицию уловил.

– А ты чего тут вообще делаешь, Витек? Заблудился?

Гаврила присел передо мной на корточки и дружески оперся правой рукой на мое плечо. Дружески?

– Чего-чего. Живу я здесь, вот чего, – буркнул я невпопад, вспомнив расхожий анекдот.

– Гонишь!

Не знает Гаврила этого прикола. Стыдно, юноша. А вроде как рубаха-парень, анекдоты должен бы знать.

– Я не понял, Гнедой. Это что за огрызок? – подал голос силуэт с пистолетом. – Никак знакомец твой?

– Тихо, Звон, сейчас разберемся. Ты с этим боксером вопрос решил?

– Да… почти. Малехо осталось.

– Глаз с него не своди. Больно шустрый персонаж. Ну, так что, Витек. Какого рожна ты здесь забыл?

А ведь тон голоса у моего знакомца явно меняется.

Дружеские интонации куда-то стремительно пропадают. Как песок сквозь пальцы. Надо срочно какую-нибудь правдоподобную версию слепить. А не то тоже к стулу пришпилят, как Вуйчика.

С них, душегубов, станется.

– К Богдану зашел, – с деланым равнодушием заявил я. – Мы с ним договаривались сегодня вечером потренироваться… на крыше. Правильно, учитель?

Сейчас в его дискомфортном положении просто физически будет легче кивнуть утвердительно, чем пускаться в неудобоваримые выяснения недоразумений, которые еще неизвестно куда могут завести.

Вот он и кивнул.

Один – ноль. В пользу хороших парней.

Где же Сан-Саныч?

– Слышь, шкет, а этот тренер твой хорошо дерется? Или фуфло в натуре?

Что-то не нравится мне этот развязный тип. Что за фамильярности вообще?

– Слышь, Звон, а ты чего с таким фуфловым погонялом мне тут еще и вопросы задаешь? В натуре.

В темной комнате моментально стало тихо.

Даже стало слышно, как в оконное стеклышко ломится какой-то ночной мотылек. И шорох в коридоре, который, надеюсь, услышал только я. И то по причине того, что уж очень сильно его ждал.

Сидящий на стуле силуэт неожиданно громко прыснул.

– Вот так, подружки. Учитесь у пацана. Моя школа!

– Ша! Заткнись, боксер. Я тут что-то недопонял. Это сейчас чего там прозвучало такое? А? Ты кто вообще такой?

И этот туда же.

Луч фонаря вновь уперся в мою фигуру. Чувствовалось, что источник света медленно приближается ко мне. Интересно, Вуйчика привязали к стулу или просто придерживают с двух сторон? Очень важная деталь в данную минуту, потому что я целенаправленно продолжал оттягивать внимание присутствующих на свою собственную персону. И кое-кто должен догадаться, зачем я это делаю.

– Конь в пальто. Не видишь? Ты фонарем-то не балуй. Говорю же, слепит! – Я поднял руку, заслоняясь от света. – Не доводи до греха. Знаешь, как тебе неудобно потом светить будет… из заднего прохода?

Нет, я не сошел с ума от страха, не думайте.

Просто на грани ощущений – не увидел, не услышал, а… почувствовал, как дверь справа от меня миллиметр за миллиметром стала открываться вовнутрь. И руку поднял не для защиты от света – я на фонарь и не смотрел даже. Просто нужно было, чтобы моя ладонь оказалась как можно ближе к руке Гаврилы. Он все еще продолжал как бы невзначай удерживать мое плечо.

Еще пара мгновений тишины…

А через секунду время взбесилось, а материя сошла с ума. Пространство приобрело новые императивы и ускорения. Стало шумно, пестро, весело и страшно.

Сначала бешеным мулом взревел Звон, метнул фонарь в сторону моей головы, промазал и кинулся на меня. Когда сзади за спиной ни в чем не повинный фонарь с грохотом врезался в стену, я мягко положил ладонь на кисть Гаврилы и… сломал ему мизинец.

Напрасно думаете, что такая процедура делается легко и без усилий. Без специальной тренировки чужой палец просто так не сломаешь. Особенно у взрослого человека. В лучшем случае – вывихнешь фалангу из сустава или потянешь сухожилие в запястье.

Опыт – великая штука.

Мизинец я Гавриле реально сломал.

В следующие полсекунды произошло аж три события. Подряд. Одно за другим, без паузы. Сначала тонко и пронзительно завизжал Гаврила. Не заорал, не завопил, а именно завизжал, да так, что всем уши заложило. Потом до нас добежал все-таки обиженный в лучших чувствах и потерявший над собой окончательный контроль Звон. Он наверняка врезался бы со всего маху в нашу живописную парочку, если бы не третье событие – за спиной Гаврилы через открывшуюся на достаточное расстояние дверь в помещение бесплотным духом скользнула еще одна тень. И каким-то невероятным образом сразу же изменила траекторию движения несущегося на нас бандита. Он все же врезался в нашу группу, но почему-то только со стороны Гаврилы, сметя его со своего пути. Потом, перевернувшись в воздухе, бронебойным снарядом вылетел в приоткрытую стеклянную дверь. Оказывается, «морозко» не сыплется осколками, а крошится и обвисает на каких-то проволочках внутри. Но это я уже потом рассмотрел. Гораздо позже.

В углу, где сидел Богдан, тоже времени зря не теряли. Вуйчик все же оказался привязанным к стулу, но это ему не особо помешало разметать в разные стороны гоблинов за спиной, встать на ноги и гонять вдоль стены своих противников деревянными ножками, торчащими из-за спины.

Я услышал, как хрюкнул и перестал визжать Гаврила.

Козет, наверное, его вежливо попросил. Не зря же сердобольный Сан-Саныч сочувственно наклонился к травмированному больному. Убедил, стало быть, помолчать болезного и после метнулся к Богдану в дальний угол. Решил помочь заслуженному папочке всея Руси. Впрочем, тот и так отлично справлялся, судя по сочным ударам тупого деревянного предмета в область разнообразных мягких тканей.

И тут вдруг лежащий под растерзанной дверью мешок с неприятностями по прозвищу Звон стал палить из пистолета. Часто и бестолково. Яркие вспышки чудовищным стробоскопом освещали комнату, оказавшуюся неожиданно огромной. Угадывались какие-то штабеля из коробок, нагромождения столов, стульев, какой-то другой мебели. Актовый зал? Потом я заметил, что некоторые пули рикошетят в опасной близости и с разных сторон. Где-то вдребезги разлетелось стекло. Кто-то взвыл от боли.

В коридоре уже явно слышался разношерстный топот ног, мечущихся в поисках источника выстрелов крайне встревоженных людей. В далеком конце актового зала, там, где больше всего было нагромождений, слетела с петель вторая стеклянная дверь. Не понравится это сдаточной комиссии. Кто-то с грохотом врезался в штабеля, забился в груде мебели, заматерился. В разные стороны посыпались стулья, тумбочки, какие-то ящики, цветочные горшки.

А я уже с размаху опускал какую-то табуретку на темное пятно, которое находилось чуточку правее и сзади огненного языка, создающего в помещении чудовищный грохот и вонь. Угадал с траекторией. Табурет чувственно врезался во что-то аналогично твердое и такое же тупое, хотя и более округлой формы.