аршин – двадцать пять рублей, в два квадратных аршина – пятьдесят рублей. Вам как – «с натуры», или с фотографической карточки?

– С натуры.

– С мужчины или дамы?

– Да я сам и есть – натура.

– Тогда придется к вам на дом ходить. Наша мастерская для сеансов неудобна.

– Милости просим ко мне, у меня квартира большая!

– А каков портрет – поясной или в натуральную величину?

– Что значит «поясной»?

– Вы будете сняты по пояс.

– Зачем по пояс, пишите всего, как есть!

– Значит, в натуральную величину.

– Так-то виднее будет!

Начали торговаться насчет портрета.

– Здесь живет иконописец?

– Здесь, милости просим!

– Хочу сделать вам заказ. Образа требуются – для трактира… Только что отстроен, теперь обставлять будем…

– Каких сюжетов угодно-с?

– Спаса и Всех скорбящих по полудюжине!

– Можно-с! А какой величины?

– Спас пойдет восьмивершковый, а Скорбящая – вершков двенадцати…

– Хорошо-с.

– Ну а как насчет цены?

– Спас восьмивершковый – по десяти рублей на круг, а Скорбящая – по две красненьких.

– Что так дорого?

– Нельзя-с, работа будет тонкая. Вот не угодно ли посмотреть образчики?

– Э, нет, нет!.. Соблазн один это нынешнее письмо… Покажите образ старинного пошиба.

Иконописец достал Всех скорбящих арзамасской работы.

– Вот каких надо! Но я вам этой цены не дам.

– Извольте, мы напишем и дешевле, только образа будут поменьше. Вот такие…

– Таких-то, пожалуй, посетитель и не заметит.

– Ведь еще киота прибавится…

– Что ж, что киота, все-таки образа малы… Скажут, денег пожалел!.. Трактир-то стоит на бойком месте… Орган большущий… бильярд!..

– Ну, тогда закажите Спаса восьмивершкового и Скорбящую двенадцативершковую.

– Полтораста рубликов за дюжину, идет?..

– Нет, дешево! Сами знаете, на святые иконы грешно и торговаться-то! Назначаем крайнюю цену…

– Ну, синенькую накину…

– Нельзя-с! С удовольствием бы…

– Прости ты, Господи, товар-то не ахти какой!.. Что вы дорожитесь-то?

– Воля ваша!

– Сбавьте хоть сколько-нибудь!

– Красненькую можно сбавить.

– Ловко торгуетесь, не по-нашему!

– Сами знаете, на святые иконы грешно и торго-ваться-то.

В мастерскую вошла какая-то дама, прилично одетая; в руках она держала фотографическую карточку, тщательно завернутую в бумажке.

– Скажите, пожалуйста, можете вы сделать портрет с фотографической карточки?

Посетительница развернула карточку и подала ее художнику.

– Это карточка моей умершей дочери. Я хочу сохранить дорогие черты и желаю иметь ее портрет. Вот, посмотрите, не можете ли что-нибудь сделать?

– Можно, сударыня; мы восстановим портрет вашей дочери. Будет похож, как две капли воды…

– А как вы сохраните цвет ее личика?

– По карточке видно, что ваша дочка была бледненькая, белолицая, лет семи.

– Вы верно угадали.

– В каком платье прикажете снять?

– В голубеньком.

При этих словах любящая мать поднесла свой платок к глазам и стала вытирать слезы.

– Ах, бедная, бедная Верочка! Думала ли я когда-нибудь…

– Как скоро нужен вам портрет?

– Все равно, только сделайте хорошенько.

– Не беспокойтесь, останетесь довольны!..

Уличный мальчишка

Петербургский гамен[36]

Передо мною стоит босоногий мальчуган лет десяти, в картузе, в ситцевой рубахе и дырявых штанах. Рыжеволосый, с расстегнутым воротом, откуда виднелось худощавое детское тело, и с грязными ногами, он напоминал собою настоящего маленького дикаря.

Улица – его стихия: то он где-нибудь на площади играет в орлянку, то собирает щепы, то шныряет на бирже или Калашниковской пристани, присматриваясь, нет ли чем поживиться. Мать у него кухарка, а отец – неизвестно кто.

– Мама, кто мой отец?

– Много будешь знать, скоро состаришься!

Ванька причинял матери немало хлопот: из-за сына она никуда не могла поступить «на место» и по необходимости стала прачкой. Вместе с сыном поселилась на Петербургской стороне, в маленькой лачужке о двух окнах, которые были наравне с мостовой – не выше, не ниже – так что из окна видны были одни ноги прохожих. Небольшой дворик порос кое-где травою, у забора стояла собачья конура. Прачка все время занималась стиркою. Раз в неделю ходила по знакомым «местам» для сбора белья, затем стирала, сушила, гладила и разносила белье по принадлежности. Ванька был предоставлен самому себе: он бегал по улицам и проводил время за играми со своими товарищами. Когда его сверстники ходили в школу, Ванька воспитывался на улице.

Однажды мальчишки собрались на пустопорожнем месте. Какой-то мальчуган подходит к Ваньке и вступает с ним в разговор.

– Ваня, видел Москву?

– Нет, не видал. А что такое Москва?

– Э, дурак! Москвы не видал! – начали подтрунивать мальчишки.

– Хочешь, Москву покажу?

– Хочу.

– Эй, ребята, идите сюда: Ванька хочет Москву глядеть.

Толпа шалунов с криком и смехом сбежалась и окружила Ваньку.

– Ну, повернись лицом вон туда, там Москва стоит.

Ванька повиновался. В это время сзади его стал здоровенный парень, схватил Ваньку за уши и потянул кверху, приговаривая:

– Видишь ли Москву, видишь ли Москву?

– Ай, ай, больно! – закричал Ванька, рванулся и со слезами на глазах побежал домой к матери.

– Чего ты нюни-то распустил?

– Меня обидели!

Вместо участия мать набросилась на сына с руганью и надавала ему шлепаков.

– Вот тебе, вот тебе! Не смей жаловаться! Коли тебя обидели, так и ты не будь разиней… ударили – сдачи дай!

Получив своеобразный урок по географии, Ванька решил, что лучше всего рассчитывать на свою физическую силу и с этого времени стал первым забиякой.

В летнее время Ванька занимался заготовлением дров на зиму. Слоняясь по улицам, он присматривался, не предпринимается ли где какой-нибудь постройки. Как только заметит, что плотники начинают возводить леса, Ванька с мешком на плечах идет за щепами.

– Дяденька, можно мне щепы собирать?

– А ты откуда?

– С Петербургской стороны.

– Ишь, откуда нелегкая тебя принесла! А кто у тебя родные?

– Отца нету, а мать белье стирает.

– Прачка, значит… Ну, таскай, таскай, да вот сюда не залезай!

И Ванька по целым дням таскает щепы.

«Но отчего вон туда залезть нельзя?» – думает Ванька; заглянул – а там лежат крупные отборные щепы, точно дрова; их таскает какая-то пожилая женщина, которая посулила плотникам на чай.

Ваня не утерпел и принялся за крупные щепы.

– Ты откуда щепы-то таскаешь?

– Вот оттуда.

– Ишь ты, знает, где раки зимуют…

– Ах ты, воришка ты эдакой!

Ванюшка бросился бежать.

– Держи, держи его!

Зимою едет, бывало, обоз с дровами – мальчишка тут как тут, около заднего возка. И полена два с воза долой. Накраденные дрова он прячет на улице в укромное место, а вечером таскает к себе.

Летом, с открытием навигации, Ванька вертелся на 9-й линии Васильевского острова, где разгружаются иностранные суда. Здесь он насматривался, нет ли чем поживиться. При этом фуражировка предпринимается нередко скопом, несколькими человеками сразу.

Однажды с какого-то