Через несколько секунд все стало ясно: к нам приближалась на редкость крупная фаланга. Тень, отброшенная ею, делала фалангу еще более внушительной и грозной, чем она была в действительности.

Но самое удивительное было, пожалуй, в другом: за первой фалангой, на расстоянии нескольких метров, бежало еще точно такое же мохнатое существо. Нас всех занимал вопрос: куда и зачем они так быстра мчатся?

Та фаланга, что была впереди, немного не добежала до нас, свернула направо, к воде. Другая, никуда не сворачивая, прямиком устремилась к нам.

Ораз Сопиев (он тоже разделся и разулся), страшна ненавидевший фаланг, схватил с земли удочку и решил воткнуть ее в примчавшуюся сальпугу, но промахнулся. Фаланга, сообразив, что ее встречают не очень дружелюбно, стрелой метнулась к пятке орнитолога. Ораз подпрыгнул и фаланга не успела ему вцепиться в пятку. Однако неудачный прыжок не обескуражил фалангу. Она решила настичь своего врага, и что было сил пустилась за Сопиевым, который, спасаясь от фаланги, стал бегать по кругу, высоко подкидывая голенастые ноги.

На помощь орнитологу поспешил Лобанов. Вооружившись пустой бутылкой, он несколько раз пытался прихлопнуть фалангу, когда она пробегала мимо нега в погоне за Сопиевым, но каждый раз бил мимо, разбрызгивая песок.

Мне стало жаль отчаянную сальпугу. Чтобы не дать погибнуть ей лютой смертью, я накрыл ее банкой и отнес к машине.

Сопиев был бледен, тяжело дышал. Когда он, наконец, пришел в себя, мы долго смеялись, вспоминая, какого страху нагнала на него рассвирепевшая фаланга.

Потом пошли рыбачить.

Я устроился в камышах. Олег Павлович расположился недалеко от меня на открытом месте, поблизости от него — Ораз Сопиев.

Прямое русло канала хорошо просматривалось в обе стороны. Слева оно сверкало ослепительным блеском падавшего к горизонту осеннего солнца. В воде отражались крутые, с мягкими очертаниями берега. Справа вода была темнее, как бутылочное стекло.

На рыбалку я взял две удочки. Одну с крохотным крючком для ловли всякой мелочи, другую с крючком покрупнее для более солидной рыбы.

Насадив наживку на крючки, я закинул удочки и стал внимательно следить за поплавками, чтобы не пропустить того радостного момента, когда какой-нибудь из них резко начнет вздрагивать, торопливо пуская круги, а потом — раз! — и скроется под водой. Тут не зевай. Вовремя сумей подсечь и вытащить добычу.

Прошло минут двадцать с лишним, но ни один из моих поплавков даже не пошевелился. Проверил крючки — наживка невредима.

Хотя и рано было унывать, а все же задумался:

«В чем дело? Самое время клева, а его нет. Может, вообще рыбы нет в канале?» Но ведь я сам недавно читал в газете о том, какие богатые уловы сазана, хромули, усача берут рыбаки Хауз-Хана, Часкака и других озер Келифского Узбоя. Должна быть рыба и в самом канале.

Сменив наживку, я поплевал на нее, как это делал когда-то в детстве, и снова закинул леску.

Долго я ждал клева.

И вдруг вижу, как Олег Лобанов, вскинув удилище, вырывает из воды трепещущего усача. Снимая его с крючка, профессор нежно приговаривает:

— Ну, погоди, ну, не бунтуй. Дай-ка, милок, я тебя разнуздаю. Вот так… Ну, а теперь ступай, отдохни.

Мне слышно, как рыба с плеском падает в ведро и начинает в нем суматошно метаться. Меня берет зависть, я напрягаю волю, мысленно заставляя себя не нервничать, не злиться.

Вскоре Олег выудил небольшого сазана, а за ним — еще одного. Ему везет, а у меня по-прежнему нет клева. Рыбалка, которую я так люблю, начинает терять для меня интерес. Я взглянул налево: солнце низко повисло над каналом. Значит, до заката осталось не больше часа. Это почти лишало меня надежды на удачу. Словно в подтверждение того, что скоро наступит вечер, на канадские тополя, охваченные пожаром заката, начали слетаться и устраиваться на ночлег чернозобые дрозды, индийские и черногрудые воробьи.

Одна за другой опустились в камыши стаи скворцов.

Прислушиваясь к возне и гомону засыпающих птиц, я изредка взглядываю на поплавки. В это время, сухо потрескивая крыльями, откуда-то прилетела стрекоза. Она осторожно села на камышинку, стоявшую рядом с моим коленом. Я воспринял это как добрый знак. Стрекоза посидела на перистом листе камышинки, посверкала на солнце синими, прозрачно-слюдяными крыльями, вспорхнула и куда-то полетела над золотистой гладью канала.

Проводив взглядом стрекозу, я вынул удочки, чтобы проверить наживку: на маленьком крючке, не шевелясь, висела мертвая рыбешка не больше указательного пальца. Вот тебе и «добрый знак»! Когда и как она зацепилась, я даже не заметил. Для меня, опытного рыболова, такая «добыча» была равносильна оплеухе.

Я снял с крючка несчастную рыбешку, и хотел было ее выбросить в канал, но в последнюю секунду раздумал.

На второй удочке крючок был совершенно гол. Кто-то очень ловко и осторожно его «раздел».

Разрезав пойманную рыбешку пополам, я насадил половину на большой крючок, а на маленький — червяка.

Закинул лески и приготовился ждать.

Не прошло и пяти минут, как поплавок удочки с большим крючком плавно погрузился в воду. Мне показалось, что он просто потоплен течением. Такое бывает часто, когда закинешь леску слишком далеко от берега.

Через несколько секунд поплавок всплыл, слегка покачался и снова начал погружаться, хорошо видный сквозь небольшой слой воды. Потом медленно поплыл против течения. Я взялся за удилище, чтобы ближе к берегу подтянуть леску. Приподнял удилище, и в тот же миг леска натянулась, как струна. Мне почудилось, что мой крючок зацепился за что-то на дне канала и теперь его вряд ли отцепишь. Как на грех я не взял запасного!..

Пока я так размышлял, леску мою отпустило, и поплавок снова всплыл. Потом резко, как при хорошем клеве, погрузился в воду, и так рвануло удилище, что я с верхнего уступа упал на нижний. Ноги мои оказались в воде. Только теперь до меня дошло, что попалось что-то крупное.

— Олег! — крикнул я не своим голосом, — на помощь!

— Бегу! Держись! — отозвался Лобанов, продираясь сквозь камыш. Он взялся за леску и стал осторожно выбирать ее из воды. В это время недалеко от берега вскинулся кверху высокий пенистый бурун.

— Ух, дьявол! Силен! — воскликнул Олег, отпустив леску. — Только бы крючок не сорвал… А там уж не уйдет!

С большой осторожностью мы вытащили нашу добычу. Это был килограммов на семь соменок. Еще немного, и он сорвался бы. Из губы соменка мы без труда извлекли разогнувшийся крючок.

Друзья поздравили меня с большим успехом. Их улов был гораздо скромнее: