45

Вернувшись с рынка, Сяовэнь обнаружила, что в квартире никого нет. Пока она была дома, Ван Хуай и Лю Шуанцзюй играли у кровати с Дачжи, но сейчас все вдруг куда-то исчезли. Тяжесть сковала грудь Сяовэнь, ее лоб покрылся испариной. Подсознательно ее взгляд метнулся в угол комнаты: сумка, с которой приехала из деревни Лю Шуанцзюй, пропала. На столе она обнаружила придавленный ключами конверт. Она тотчас поняла, что ничего хорошего это не сулило. Сяовэнь распечатала конверт, вытащила письмо, но не в силах разобрать, что в нем написано, отправилась на стройплощадку к Ван Чанчи.

Ван Чанчи, прочитав письмо, сказал, что родители забрали Дачжи в деревню.

— Как они могли забрать моего сына? — возмутилась Сяовэнь.

— Этим самым они хотели сказать, что наша с тобой семья напоминает красильный чан: я не думаю о перспективе, а ты готова опускаться на самое дно. Попав в него, даже самый чистый ребенок станет черным. Если мы хотим, чтобы Дачжи, «выходя из илистой воды, оставался чистым и плыл в прозрачных водах, не поддаваясь соблазнам, чтобы рос прямо и не ветвился, чтобы далеко распространял свой аромат и возвышался над всеми в своей красоте»[26], то единственный способ достичь этого — отдать ребенка на воспитание им.

— Какая чушь, — рассердилась Сяовэнь, — раз они уме ют взращивать таланты, почему ты там, где ты есть?

Ван Чанчи, тыча в письмо, ответил:

— Отец говорит, что у него, по крайней мере, есть опыт неудач.

— Неужели поражение может стать доводом? А ты не боишься, что его поражение повторится?! — топнув ногой, гаркнула Сяовэнь.

— Возможно… возможно ему удастся сотворить чудо.

— Да он и себя-то обслужить не может, о каком сотворении чуда ты говоришь? Мне кажется, что вы все просто сбрендили.

— А что предлагаешь ты? — спросил Ван Чанчи.

— Немедленно перехватить у них Дачжи.

Они спустились вниз, выбежали с территории стройплощадки, тут же поймали такси и помчались на Восточный вокзал. Однако, прибыв на место, они узнали, что автобус в сторону уезда Тяньлэ ушел десять минут назад. Контролер подтвердил, что в этот автобус сели средних лет мужчина в инвалидной коляске и средних лет женщина с ребенком на руках. Сяовэнь бессильно опустилась на лавку, словно у нее похитили и продали ребенка, ее глаза наполнились слезами.

— Чего плакать? — сказал Ван Чанчи. — Если ты так переживаешь, мы прямо сейчас купим два билета до деревни, поедем и заберем Дачжи.

— Так покупай! — ответила Сяовэнь.

Ван Чанчи пошел в сторону кассы, но, пройдя несколько шагов, снова повернулся к Сяовэнь.

— Ты точно решила?

Сяовэнь, утирая слезы, засомневалась:

— А ты что скажешь?

Ван Чанчи присел рядом и сказал:

— Дай мне подумать… — Наконец он заговорил: — Первое, что меня беспокоит, это то, что Дачжи еще совсем маленький и хрупкий. Сможет ли он вынести деревенскую обстановку? Ведь там нет ни специального молока, ни больниц, часто вырубают электричество, буквально через стенку — свинарник с коровником, повсюду полчища блох и муравьев. Пол в доме ничем не покрыт, повсюду куриный помет, коровьи лепешки да собачье дерьмо. Из еды доступно лишь рисовое молоко, а из питья — сырая вода. Воду кипятят, только чтобы заварить чай. Опять же, сможет ли ребенок выносить по ночам атаки насекомых? Хорошо еще будет, если, ползая по полу, он просто испачкается в грязи, но ведь там можно запросто перемазаться и в дерьме. Как в такой обстановке взрастить талант? В километре вокруг нет никого, кто бы говорил без деревенского акцента, а рядом — никого, кто бы читал книги. Вокруг дома повсюду высокие обрывы, кто гарантирует, что Дачжи никуда не свалится? А если вдруг свалится, кто гарантирует, что он не станет калекой или вообще не распрощается с жизнью? Но, с другой стороны, я ведь тоже рос на рисовом молоке и ничего, сейчас запросто могу одной рукой поднять двадцать пять килограммов. Ну, подумаешь, немного грязный пол, но я не сомневаюсь, что для Дачжи они его застелят чем-нибудь чистым. За сырую воду тоже можно не беспокоиться. Там горный источник, который уж точно почище, чем городская вода. А что до книгочеев, так за это можешь быть спокойна. Мой отец сейчас не работает, ему все равно делать нечего, вот он и будет целыми днями читать Дачжи танские и сунские стихи. Между прочим, почти все свое письмо он составил из строк стихотворения сунского поэта Чжоу Дуньи под названием «О любви к лотосу». Причем отец написал его по памяти, а я этот стих уже практически позабыл. Решил пустить пыль в глаза, хвастаясь своей памятью, а может, просто хочет подтолкнуть меня к каким-то свершениям. К тому же Дачжи еще не достиг детсадовского возраста, так пускай они о нем пока и заботятся. Сколько сейчас молодых супругов, которые работают на стороне, а детей оставляют в деревнях на попечение дедушек и бабушек? Ведь только так можно хоть что-то заработать. Кроме того, известно, что любовь к внукам сильнее, чем любовь к детям, и допускает любое баловство. Ты разве не замечала, что мой отец с утра до вечера не спускал Дачжи с рук, он держал его, словно корзинку с яйцами. Сколько раз бывало, сам заснет в своей коляске, а Дачжи держит, не отпуская ни на миг. Думаешь, почему он так его лелеет? Да потому что, разочаровавшись во мне, он теперь все свои надежды возложил на Дачжи. Поэтому я думаю, что в их руках Дачжи будет лучше, чем в наших.

Сяовэнь, вытирая слезы, спросила:

— А с чего это он написал, что я опустилась на самое дно?

— Он оговорился.

— Ну-ну, будто сам ты думаешь иначе.

— Тогда скажи, что я думаю.

— Ты думаешь так же, как и они.

— У меня все сложнее.

— В смысле — сложнее?

— В том смысле, что я не могу четко определиться. Сперва… как же я люблю говорить «сперва». Так вот, сперва я как рассуждал… Раз я утратил мужские функции, то если буду запрещать тебе спать с другими, рано или поздно мы разведемся. С другой стороны, это не может спасти наш брак, разве что только смягчит ситуацию. Моя тактика называется «прожил день, и ладно», по крайней мере до тех пор, пока Дачжи не станет чуть старше. Собственно, поэтому я и не хочу сейчас бросаться за билетами. Если рано или поздно ты от меня уйдешь, а я, как рабочий человек, не смогу заботиться о сыне, то для него все равно будет лучше остаться с бабушкой и дедушкой. Если сейчас они не привыкнут к нему, а Дачжи — к ним, то потом, в случае чего, они с ним не справятся. Я прекрасно понимаю, чем ты там занималась, но я терпел и даже покрывал тебя, всячески пресекая разговоры на эту тему. Каждый раз, когда ты по ночам возвращалась домой, я хоть и лежал с закрытыми глазами, но на самом деле не спал. Иногда я целые ночи проводил без сна, все вспоминал ночное небо в деревне, особенно когда оно усыпано звездами, красотища… А иногда втайне молился за тебя, чтобы ты, не дай бог, не подхватила какую-нибудь болячку или не попала в какую-нибудь передрягу. Некоторые вещи, пока на них смотришь сквозь пальцы, никому не мешают, но едва на них посмотришь другими глазами, они встают поперек горла, загоняют в угол и уже не дают возвратиться к нормальной жизни. Я как мужчина и твой муж имею к себе уважение и требую уважения от тебя. Что было, то прошло, но к чему без конца попадаться в лапы полицейских?