— Да пусть бы он родился хоть в Нью-Йорке, как можно было довести его до такого состояния? Если бы ему вовремя дали лекарство, такой жуткой аллергии никогда бы не случилось.

— В нашем околотке, кроме бальзама «Звездочка», никаких лекарств нет.

— Так почему ты сразу не привез его в больницу? Его аллергия — это результат исключительно твоей безалаберности. Иммунитет у ребенка дал сбой, у него поднялась температура и началось воспаление легких, еще бы чуть-чуть, и его жизнь оборвалась.

— У меня ноги не ходят, добраться до больницы — проблема, решил, что справлюсь сам.

— Ну что, справился? Нет. В итоге «осчастливил» меня. Я мучаюсь бессонницей, еле-еле уснул, а тут вы, явились не запылились.

— Я очень извиняюсь.

— Ты его родной отец?

— Нет, я — дед.

— Вот оно что. Ну и дед, твою мать. Думаешь, если он не плоть от плоти твоей, так на него можно и наплевать? Почему ты им совсем не дорожишь? Был бы я твоим сыном, зашвырнул бы тебя куда подальше. Во всем мире вряд ли найдутся деды, которые бы так относились к своим внукам.

Все свое накопившееся раздражение доктор Ма, словно помои, выливал на голову Ван Хуая. Но главное, что Дачжи получил помощь, поэтому теперь Ван Хуай мог снести любые оскорбления. Ему даже казалось, что с ним обходятся недостаточно жестко. Всякий раз, когда доктор Ма начинал засыпать, Ван Хуай его расталкивал. Всякий раз, когда у доктора Ма иссякал запас ругательств, Ван Хуай сам его подначивал: «Я ведь должен был доставить Дачжи раньше?» Тогда доктор Ма костерил его по новой. Так они и провели всю ночь: один — подставляясь, а другой — ругаясь.

48

Дачжи пролежал под капельницей три дня, но его состояние не улучшалось: температура не снизилась, пятна на теле не уменьшились, а кашлять он стал еще сильнее. Хмуря брови, Ван Хуай спросил доктора Ма, сможет ли тот вылечить Дачжи. Доктор Ма обычно справлялся с любыми недугами, проблема малыша на первый взгляд показалась ему пустяком, но с высокой температурой Дачжи приходилось считаться. Поэтому доктор Ма сконфузился и неопределенно сказал:

— Посуди сам, наша больница уже десять лет не получает никаких средств извне. Выпускники медицинских факультетов гораздо охотнее идут в частные клиники. Они предпочтут просто сбывать лекарства, но только не ехать в нашу дыру. Свежая кровь сюда не придет, старая тоже стремится любыми путями покинуть эти места. Только моя дряхлая задница сидит здесь и не двигается с места. Взять, к примеру, уездные больницы: их и строят, и оборудованием снабжают, и премии кому надо выдают, и взятки кому надо вручают. Можно ли сельскую больницу сравнивать с уездной? Тут разница как между пальцами рук и ног.

Хотя эти жалобы доктора Ма не имели никакого отношения к состоянию Дачжи и не давали ответа на вопрос, сможет ли тот его вылечить, Ван Хуай все-таки уловил в его речи скрытый намек. Расплатившись за лечение, он взял на руки Дачжи и распорядился, чтобы Лю Шуанцзюй и Второй дядюшка посадили его на рейсовый автобус.

Когда Дачжи поместили в педиатрическое отделение уездной больницы, ему снова назначили капельницу, причем с тем же лекарством. Единственное, что отличало эту больницу от сельской, так это то, что уровень мастерства здешних медсестер был определенно выше, чем у доктора Ма. Здесь Ван Хуай ограничился лишь двумя выкриками, прежде чем медсестры наконец воткнули иглу в нужное место. Имелось и еще одно отличие: плата за лечение здесь была намного выше. Когда спустя пять дней после капельницы состояние Дачжи осталось на прежнем уровне, Ван Хуай пошел разбираться с главврачом Люем.

— Разве я пришел к вам с пустыми руками? Почему вы не обращаете на Дачжи никакого внимания? Или вам всем вообще плевать на бедняков? Может быть, вы используете поддельное лекарство? Прошло уже пять дней, почему у ребенка все еще держится температура? Может, ему по ставили неверный диагноз?

Главврач Люй тут же собрал консилиум, на котором каждый из пятерых приглашенных врачей морщил лоб, но причин они так и не нашли. Тогда главврач, нацепив на лицо скорбное выражение, участливо подоткнул одеяло Дачжи, после чего похлопал по плечу Ван Хуая и сказал:

— В уездных больницах нехватка хороших врачей, с редкими болезнями здесь мало кто имеет дело, оборудования не хватает, лекарств тоже, так что будет лучше, если вы отвезете больного в провинциальный центр.

Взяв Дачжи на руки, Ван Хуай вместе с Лю Шуанцзюй сел на рейсовый автобус до провинциального центра. Ван Хуай соорудил из простыни что-то вроде подвесной сумки, куда положил Дачжи. Это оберегало малыша от чрезмерной тряски и предохраняло от случайного падения на случай, если бы Ван Хуай задремал. Наблюдая за Дачжи в промежутках между снами, Ван Хуаю вдруг показалось, что его температура вроде как пошла на спад. Ван Хуай попросил у Лю Шуанцзюй градусник, для него стало сюрпризом, что температура Дачжи снизилась на полградуса. Когда автобус проехал еще сотню километров, Ван Хуай снова измерил Дачжи температуру, и оказалось, что та упала еще на полградуса. Спрашивается, зачем они везут его в больницу, если за двести километров пути температура успела снизиться на целый градус? По сему выходило, что всем, у кого появился жар, просто следовало отправиться в долгий путь на автобусе. Ван Хуай и Лю Шуанцзюй заподозрили, что у них сломался градусник. Ван Хуай встряхивал его до тех пор, пока ртутный столбик не упал до отметки ниже тридцати градусов Цельсия, после чего поместил его себе подмышку. Спустя пять минут градусник показал тридцать шесть и семь. Не поверив, он стал измерять температуру Лю Шуанцзюй, у той градусник показал тридцать шесть и пять. Тогда Лю Шуанцзюй приложила свою ладонь ко лбу Дачжи и сказала:

— Можно не верить градуснику, но ладонь не обманет.

В ответ на это Ван Хуай смахнул ее руку со лба Дачжи и приложил свою, он впервые стал сомневаться в своих ощущениях. Пока они доехали до педиатрического отделения городской больницы, температура Дачжи и вовсе пришла в норму. Шумов в легких у него не обнаружилось, краснота на теле наполовину исчезла, а оставшиеся пятна стремительно уменьшались в размерах. Нарывы уже не сливались воедино, а выглядели как редкие высыпания. Ван Хуай попросил доктора сделать рентген, но тот сказал, что в этом нет никакой необходимости. Ван Хуай принялся настаивать, и врач пошел ему навстречу. Сделав снимок, доктор подтвердил, что с легкими Дачжи все в порядке, трахея в норме. Ван Хуай морщил лоб, не в силах понять, как так случилось, что едва они привезли Дачжи в город, тот сразу взял и выздоровел. Доктор предположил, что, возможно, дело в климате. «Человек родился всего через одно поколение и ему вдруг не подходит климат? — размышлял про себя Ван Хуай, — Прямо-таки предатель, забывший свои корни. Я, конечно, видывал и таких, но чтобы это случалось так быстро, такого не припомню. Если версия доктора подтвердится и выявится, что у Дачжи аллергия на деревню, он не сможет оставаться с нами. Нам придется возвратить это сокровище хозяевам, то есть передать в руки Ван Чанчи и Сяовэнь». Иначе говоря, их мечты заново испытать родительское счастье будут уничтожены на корню. А вместе с ними исчезнет наслаждение, которое дарил им Дачжи, когда они брали его на руки и прижимали к груди, когда слышали, как он лопочет, когда нюхали, как он пахнет. Выйдя из больницы, вместо того, чтобы тотчас отправиться к Ван Чанчи, растерянные, они присели в парке. Они ощущали себя так, словно им надлежало расстаться с высоким постом, и, не желая передавать власть другому, насколько возможно, оттягивали эту минуту. Увозя Дачжи в деревню, Ван Хуай сделал это не столько ради воспитания малыша, сколько для того, чтобы изолировать его от «грязи». Ему казалось, что ничего грязнее профессии Сяовэнь быть не может, но для Дачжи такой грязью оказались обычные блохи. Ван Хуай никак не мог смириться с тем, чтобы так быстро взять и сдаться.