— Злосчастные отбросы человечества, приготовьтесь открыть для себя то, что не удостаивали раньше своим вниманием!

Произнеся эти слова хриплым, страшным голосом, гид повернул в замочной скважине огромный ключ, который висел у него на большой цепи. Дверь со скрипом отворилась.

— Надо принести им немного масла, смазать замки и петли, — заметил Жозеф.

— Молчи, несчастный! Вот бездна, откуда нет возврата!

Отсветы массивных свечей на затянутых темной тканью перегородки — вот и все, что любопытные увидели в таинственной комнате. Распорядитель церемонии приказал всем присутствующим рассесться на табуретах и не сводить глаз с амбразуры в форме гроба. После чего смылся.

— До чего же тут свет зловещий! Явно добра не жди, — заметил Жозеф. Соседи на него зашикали.

В проеме появился стоящий вертикально гроб, а в нем — грациозная молодая женщина, задрапированная в белый саван, черты ее дышали живостью и довольством, словно ей очень нравилось ее обиталище. Жозеф закрыл глаза. И пожалел, что приоткрыл их, поскольку, как он и предполагал, перед ними развернулась кошмарная сцена. В мгновение ока молодая женщина смертельно побледнела и словно окоченела, у нее выпали волосы и зубы, глазницы ее опустели. Вскоре от нее осталась лишь красноватая масса, не имеющая ничего общего с очаровательной барышней. Но и этот пурпур растаял, как дым, и перед зрителями предстал скелет, явно очень довольный произведенным эффектом.

Колетт Роман встала, прошептала в ухо Катрин несколько слов извинения и ушла по коридору в сторону первого зала.

— Она решила нас покинуть? — удивился Жозеф.

— Она не выносит подобных зрелищ, и я ее понимаю, — ответила мадам Фулон.

Виктор воспользовался моментом, потянул за руку Шарлину Понти и продемонстрировал ей плюшевого крокодила.

— Вам должно быть стыдно! Разве можно так пугать маленькую девочку и угрожать мне через нее!

— Да вы бредите! — воскликнула актриса, гневно выпрямившись. — Вы свихнулись на тему этой зеленой нечисти? Фу, какой мерзкий зверь!

Пытаясь высвободиться, она нечаянно толкнула Пелажи Фулон. Вдова покачнулась и задела уходящую Колетт Роман, и та уронила на землю ридикюль. Она поспешно собрала рассыпавшиеся по полу вещи и упорхнула, на прощание бросив Жозефу:

— Я вернусь через пять минут, хочу подышать свежим воздухом.

Не отпуская руки Шарлины Понти, Виктор наклонился, подобрал с пола картонный прямоугольник и мельком взглянул на него. Это была фотография, но в сумраке плохо было видно, что на ней изображено. Он машинально перевернул карточку. На обороте было нацарапано несколько слов. Он отпустил Шарлину Понти и прочитал: Бульвар Бурдон. Лицей Карно. Потрясенный, он опять уставился на фотографию.

— Жозеф, посветите мне вашей свечой, пожалуйста.

Он различил силуэт улыбающегося блондинчика, наряженного в вышитый жилет и панталоны, зауженные на щиколотках. Сердце его заколотилось. Он застыл, как вкопанный, с фотографией в руке.

— Черт подери!

Он поднял голову. Колетт Роман стояла в дверном проеме. Через секунду их взгляды встретились, она развернулась и бросилась бежать.

— Эй! Постойте! — закричал он.

Он отодвинул в сторону Шарлину и ринулся вслед за Колетт. Догнал ее уже в последний момент у выхода.

— Мадемуазель Роман, вам нехорошо? Я могу вам помочь?

Она взглянула ему в глаза.

— Спасибо, сойдет, мне просто не нравятся такие зрелища. Мы встречаемся третий раз за эту неделю, что вы такое ищете, мсье Легри? Вы вечно оказываетесь там, где вас меньше всего ожидаешь застать.

— Это не случайность.

— Какой вы упорный! А что это у вас в руках? Вы впали в детство?

— Вы прекрасно знаете, что это за вещь. Это крокодил, — ответил он, сунув ей под нос игрушку.

— Вижу, вижу, а дальше что?

— Знаете ли вы молодую женщину по имени Лина Дурути?

— Она покупает продукты у нас в бакалее?

— Не знаю. Она была няней маленького мальчика, Флорестана Ноле.

— Вы думаете, я интересуюсь личной жизнью наших клиентов?

— Нет, конечно же нет, но только я нашел это под вашим столиком, и, поскольку вы уронили сумочку, я подумал…

Он показал ей фотографию. Она покачала головой:

— Никогда не видела этого мальчонку.

Заметив, как плотно Колетт стиснула челюсти, Виктор понял: она что-то скрывает. Он поинтересовался тихим, вкрадчивым голосом:

— А вы любите вашу работу, мадемуазель?

— Вы считаете себя остроумным?

Она выдавила подобие улыбки.

— В смысле, может, вам больше нравится заниматься с детьми? — продолжал он.

Она немедленно перешла к обороне. Улыбка превратилась в оскал.

— Издеваетесь надо мной? Как жестоко. А мне казалось, вы поддались моему обаянию…

Колетт Роман внимательно оглядела Виктора, пытаясь прощупать его взглядом, и отметила выражение напускной невинности на его лице.

— Я не издеваюсь, мадемуазель. Я знаю, что мой вопрос звучит как-то не очень логично…

— Да просто унизительный вопрос. Я интересую вас только в том плане, насколько из меня можно вытянуть информацию, господин журналист. Дайте мне это фото, я невнимательно на него посмотрела.

Он протянул ей фотографию, она взяла ее и разорвала на мелкие клочки, которые бросила в сточную канаву, и их унесло потоком воды.

— Что, довольны, мсье Легри? Было бы гораздо проще сказать мне, что вы от меня хотите услышать, гнусный проныра.

Она насмешливо смотрела на него. Он почувствовал внезапное облегчение, поскольку понял, что рассуждал верно.

— Это ведь вы, правда? Вы их всех убили.

Лицо Колетт потемнело. Она придвинулась к нему и почти закричала:

— Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Вы и правда думаете, что кто-нибудь поверит в подобную чепуху?

Одновременно она поглядывала на дорогу, выискивая возможность сбежать, но Виктор преградил ей путь, шаг за шагом тесня ее внутрь кабаре.

— Слушайте, — сказала она. — Начнем вот с чего. Докажите, что я виновна, и придумайте мне какой-никакой мотив.

— Докажу-докажу, мадемуазель Роман, — или лучше называть вас Лина Дурути?

— Зелина, мсье Легри, Зелина Дурути.

— Ну если вам так больше нравится. Что касается мотива, совершенно очевидно, что речь идет о сведении счетов, о хорошо выношенной мести. Что же на самом деле произошло в омнибусе AQ в апреле 1895 года?

Он схватил ее за запястья и потянул в первый зал.

— Оставьте меня! Как вы собираетесь доказать мою виновность, господин книготорговец?