а если поразмыслить как следует, то станет ясно, что никто не помешает мне сначала переговорить с главкомом японского флота в его кабинете, и если взаимопонимание будет достигнуто, то открыть портал хоть прямо в каюту адмирала Нагумо. Тактический терминал планшета орбитальной сканирующей сети сделает японских адмиралов не просто смелыми, но и наглыми. Решено, так мы и сделаем: сначала Ямамото и Нагумо, потом уже Синие Огни.

Следующий по порядку год у меня пятьдесят третий, но там все дела у меня пока сделаны, а задачи угомонить Америку в семьдесят шестом году наскоком без большого риска не решить, поэтому надо много работать, поднимая боеготовность «Неумолимого». Однако в мире семьдесят шестого года у меня есть ещё одно дело (спасибо библиотекарю Ольге Васильевне, что напомнила). Дело том, что в Москве семьдесят шестого года доживает последние годы генерал от литературы, поэт, драматург, прозаик, сценарист, журналист, военный корреспондент, свидетель и очевидец великих событий Константин Михайлович Симонов. Рак легких (много курил по жизни) в том мире — это уже приговор. И в то же время хоть Лилия, хоть Авило Аарон и Чек Дэн, хоть Валерия Доминика справятся с этой проблемой без особого напряжения сил, а Лилия потом ещё сможет откатить возраст пациента к сорока или даже к двадцати годам. Во-первых, дать вторую жизнь такому человеку — для меня честь. Во-вторых, Константин Михайлович, если мы сработаемся, будет более чем уместен в нашей команде. История Новой Империи сама себя на скрижали не занесёт и будущим поколениям не передастся, тут человек нужен с чувством времени и талантом, чтобы умел отделить вечное от сиюминутного.

Но в гости к такому человеку придётся идти лично, как к адмиралу Ямамото — личности это хоть разноплановые, но одного масштаба. На минувшем двадцать пятом съезде КПСС Симонова, как и в Основном Потоке, выбрали членом Центральной Ревизионной комиссии, но так как этот человек никогда не был специалистом по финансовой отчетности, такое назначение — это как забивать гвозди микроскопом. Или это просто синекура для мэтра в знак уважения и демонстрации степени его социальной значимости? В любом случае перебьется эта ревизионная комиссия, ведь, помимо Симонова, в ней состоит ещё тридцать шесть человек. Так что сомнения в сторону. Надо будет взять у товарища Брежнева «страшную» бумагу с прикомандированием к моему штабу с целью излечения и повышения квалификации, и идти знакомиться. Вот грянут роковые «девяностые» — поздно будет пить сироп. Кстати, товарища Симонова можно и нужно будет подключить к работе товарища Ленина над единой теорией социальных последовательностей. Писатель такого таланта, который ходит ногами по земле и заглядывает в глаза людям, может разглядеть там такое, чего не увидят и сто высоколобых теоретиков.

И последний пункт моей программы на ближайшее время — ликвидация зажившегося на свете обормота, пока ещё носящего титул императора Всея Руси Ивана Седьмого, из династии Николаевичей. В бывшем Царстве Света и на Британщине людоедство как явление изжито под корень. И даже в Париже больше не едят женского мяса, потому что мои абордажные спецгруппы перехватывают в море все без исключения корабли с колониальным живым товаром. И в то же время на Москве под ножом мясника без различия сословий продолжают умирать невинные дамы и девицы, и этот факт грызет меня все сильнее и сильнее. Пока я рубился с американцами в пятьдесят третьем году, это чувство было не таким ярким, но теперь что-то внутри меня требует, чтобы я занялся этим вопросом немедленно. А то опять закрутят-завертят неотложные дела, и этот вопрос снова окажется где-то в конце списка. А так нельзя. Однако, поскольку на Мишеля где сядешь, там и слезешь, ставку придётся делать на его маман, то есть бывшую вдовствующую императрицу Марию Федоровну из восемнадцатого года и… полковника Дроздовского, формирование которого уже вполне тянет на хорошо сколоченную дивизию. И вообще, если что, я тут рядом всеми своими силами — и тогда кто не спрятался, я не виноват. Местную российскую элиту вообще всю целиком надо сбрасывать в отход, такая уж она несвежая и осклизлая. А вот народ жалко — за него я буду бороться до конца, трясти и перетряхивать до тех пор, пока не увижу, что дело пошло на лад.

30 ноября 1941 года, 12:15. Токио. Главный Штаб Объединенного Флота Японской Империи, Кабинет главнокомандующего

Главнокомандующий объединенным флотом — адмирал Исороку Ямамото

Флот ушёл на войну, а его главнокомандующего продолжали грызть сомнения. Все ли сделано правильно, не слишком ли он поторопился, в то время как за спиной Японской империи, в далёкой Европе творятся такие жуткие дела, что даже у закаленного самурая на голове встают дыбом коротко остриженные волосы. Военно-морской атташе Японии в Светском Союзе капитан первого ранга Ямагучи в конце сентября лично доставил своему адмиралу сведения из Москвы, настолько важные и невероятные, что их нельзя было доверить даже дипломатической почте.

А дела на восточноевропейской равнине творились страшные, и поначалу совершенно непонятные. Первые десять дней германская армия продвигалась вперёд, почти не встречая сопротивления со стороны растерянных большевиков. А потом началось время ужасных чудес… Удары, посыпавшиеся на вермахт со всех сторон, были точны и не по-человечески смертоносны. Но самым загадочным происшествием был тот случай, когда несколько тысяч перепуганных голых немецких солдат вдруг в один момент перенеслись в центр Москвы из-под Брест-Литовска. Так демонический покровитель большевиков на весь мир заявил о своём существовании и о том, что его могуществу нет пределов. Потом над главным (московским) направлением наступления германской армии вдруг повис созданный Покровителем искусственный тайфун, после чего германская армия влипла в грязь как муха в клеевую бумагу, что ни туда, ни сюда. И это тоже было воспринято адмиралом Ямамото как образчик воистину нечеловеческого могущества, использующего фундаментальные силы природы, неподвластные обычным людям.

Потом все на свете заглушил грохот ожесточенного сражения, заполыхавшего на Киевском направлении, куда не доставали дождевые потоки из разверзшихся небесных хлябей. И там тоже чудо громоздилось на чудо, причём так, что это видели по обе стороны фронта. Резали небеса стремительные копьевидные аппараты, способные сбросить на землю любые количества «хейнкелей» и «юнкерсов». Низко над землей с тихим свистом стригли воздух пузатые неуязвимые бронированные машины, заливая германские позиции потоками огня. А если в большевистском фронте образовывались дыры, их затыкали прекрасно вооруженные и обученные полки чудо-солдат. И, там где они занимали оборону, яростно гремели пушки, во множестве стрекотали пулеметы, лязгали гусеницы исполинских, танков и германская кровь, пенясь, текла по земле рекой.

И в конце этого сражения случилось