– Между прочим, ничего смешного! – рявкнул Глазков, сообразив, что вызвало у меня приступ смеха.

– Но, по крайней мере, на этот раз вы не будете обвинять меня? – полюбопытствовала я.

Ленке тут же захотелось узнать про какой-то другой раз и в чем именно Илья Михайлович меня обвинял. Не обращая на нее никакого внимания, полковник заорал на меня, утверждая, что я совсем не думаю о том, как его сотрудники в таком виде будут работать дальше.

– А первый пострадавший тоже ваш сотрудник? – тут же спросила я.

Мой вопрос заставил Илью Михайловича заткнуться, хотя он весь кипел внутри. Я же повернулась к Ленке и поинтересовалась, что она делает у меня в квартире без приглашения?

– Так у тебя тут все без приглашения, – как ни в чем не бывало ответила она.

Я обратила ее внимание на то, что со всеми остальными у меня имеются общие дела, а Ленке тут находиться совершенно незачем, и попросила ее удалиться. Ленка завопила истошным голосом.

– Выведи ее отсюда, – спокойным тоном отдал приказ Вове Илья Михайлович. – И поживее.

– Сделай одолжение, – поддержала его распоряжение я. – Физиономию она тебе все равно расцарапала, так что вроде бы терять уже нечего…

– Это мы вдвоем, – сообщила Ленка, расплываясь в улыбке. – Томусик тоже постаралась. С тобой, Катенька, поведешься – и не такого наберешься.

Я ошалело посмотрела на Тамарку. Откровенно говоря, от нее подобного уж никак не ожидала. Она же такой спокойный, уравновешенный человек! Как же ее достали?!

Тамарка кивнула с грустным видом.

– И тебе было не стыдно доставать девушку? – с укором посмотрела я на Вову. – А насилие над беременными женщинами, между прочим, тянет на…

– Хватит! – рявкнул Глазков.

Вова, более не мешкая, схватил сидевшую в кресле Ленку за шиворот и потащил к двери. Она истошно вопила, пыталась лягаться, кусаться и царапаться, но Вова уже был подготовлен и примерно представлял, чего ждать. «Будет очень мило, если соседи вызовут милицию, – подумала я. – И эта компашка снова станет трясти удостоверениями».

По всей вероятности, Вова решил оттащить Ленку подальше от подъезда и, не исключено, засадить там в такси и попросить водителя отвезти на край города, чтобы больше нам не мешала. Мне, откровенно говоря, было жаль таксиста. Если, конечно, Вова не догадается связать Ленке руки. Отсутствовал он минут пятнадцать.

После того как Вова с Ленкой покинули квартиру, Глазков с центра комнаты переместился в кресло, я плюхнулась напротив него, пес устроился у моих ног, а Тамарка продолжала стоять столбом у окна, не произнося ни звука.

– Чей это пистолет? – спросил у меня Глазков, играя стволом.

– А я-то почем знаю? – откровенно удивилась я.

– Откуда у вашей подруги может быть пистолет? – Илья Михайлович кивнул в сторону молчавшей Тамарки. – Она наотрез отказывается отвечать на мои вопросы.

– И правильно делает, – заметила я.

– Екатерина Кон…

Мой взгляд заставил Глазкова заткнуться, а я заявила, что, если он хочет, чтобы я вместе с его «сотрудниками» летела в воскресенье в Австрию и вообще оказывала ему какое-то содействие, он сейчас же покинет пределы моей квартиры вместе со стволом, на котором, кстати, полно отпечатков его пальцев, и оставит мою подругу в покое.

Илья Михайлович задумался на несколько секунд, искоса поглядывая то на меня, то на Тамарку, потом встал и двинулся к двери. Я последовала за ним. Тут как раз раздался звонок, и появился Вова. Я и отправила их на пару с Ильей Михайловичем восвояси. А сама вернулась в гостиную к Тамарке, уже доставшей из бара коньяк и две рюмки и их наполняющей.

– Откуда у тебя пистолет? – спросила я с порога, даже не подумав о том, что беременная Тамарка решила хлопнуть коньячку.

– У меня?! – завопила обычно спокойная Тамарка. – Да я тебя выдавать не хотела, дрянь ты этакая! Я молчала, дожидаясь тебя, поскольку совершенно не представляла, что говорить. А тебя все нет и нет, и никто не знал, куда тебя еще понесло. Это твой пистолет! Что ты его на меня вешаешь? Скажи лучше спасибо, что тебя не выдала! Передо мной можешь не строить целку. Во что ты еще вляпалась?!

Тамарка хлопнула коньяк, не дожидаясь меня, что было ей совсем несвойственно, и налила себе еще. А потом разревелась, закрыв лицо руками. Я же стояла, раскрыв рот. Потом наконец бросилась утешать Тамарку (что это я, в самом деле, стою). Когда она немного подуспокоилась, я уточнила:

– Ты говоришь, что это мой пистолет? Да у меня отродясь…

– Он лежал у тебя в шкафу, – сообщила она. – Сам, что ли, туда пришел? Ножками?

– В каком шкафу?

Тамарка удивленно на меня посмотрела, а потом сказала, что сегодня решила навести у меня порядок и, в частности, сложить ровной стопочкой свитера и кофты, лежавшие в одном из отделений шкафа в спальне. Там и нашла какую-то странную сумку, какой у меня отродясь не бывало и с какой она меня представить не могла. Тамарка сумку выкинула на пол, сумка как-то странно лязгнула. Подружке этот звук был совершенно незнаком, ну она и полюбопытствовала, в чем мне откровенно призналась. И обнаружила в сумке какую-то красную папку с бумагами, которая ее совершенно не заинтересовала (Тамарка и деловые бумаги – это вообще две плохо совместимые вещи), портмоне и пистолет. А потом, когда тут появилась вначале Ленка, потом Вова, а потом еще и Глазков, Тамарке пришлось вытащить оружие, а то ее плохо понимали. Вова ствол у нее успешно отобрал.

Я открыла рот, потом закрыла, потом быстро прокачала ситуацию и решила врать напропалую. Всем. А то еще неизвестно, кто и как может надавить на Тамарку. Тот же Илья Михайлович не посмотрит, что она беременна и вообще женщина, ему его дело важнее. А когда я уеду, кто сможет защитить подружку? И я тут же рассказала Тамарке, что в том шкафу у меня прятался Казанский, как раз от Ленки, а я с тех пор в шкаф не заглядывала.

– Это Игорюнин? – поразилась Тамарка. – Но как он мог забыть?!

– Если бы ты тогда тут присутствовала, поняла бы как, – закатила глаза я. – Про пистолетик мы Илье Михайловичу сообщим. Пусть разбирается с Игорюней. Главное – тебя отмыть, хотя он и не посмеет теперь тебе что-то предъявить – я ему нужна для поездки в Австрию.

Тамарка поинтересовалась планируемой поездкой и надолго ли я отбываю. Этого я не знала сама. Ответила лишь, что постараюсь побыстрее вернуться – больно мне надо помогать фээсбэшникам.

– А папка осталась, – сказала Тамарка. – Я ее на всякий случай в твой стол переложила. И портмоне с борсеткой.

– Изучим сегодня, – кивнула я, проклиная себя за то, что до сих пор не дошли руки до этой папки (несмотря на суматоху последних дней, должна была полюбопытствовать, что там хранил Ромаз Георгиевич). Я попросила описать подробно весь сегодняшний процесс появления незваных гостей. Но Тамарка стала уговаривать меня сначала позвонить Илье Михайловичу: подружка беспокоилась, все-таки раньше всегда слыла законопослушной гражданкой, и никаких лишних проблем на свою голову ей не хотелось. Поскольку телефона Глазкова у меня не было, я набрала Игорюнин, удивила его, но все имевшиеся у него номера Ильи Михайловича он мне дал. Я начала с сотового, удивила теперь уже Глазкова, он вообще мне не очень поверил, тогда я пригласила его заехать ко мне еще раз, чтобы Тамарка показала, где именно нашла пистолет. Просто она не хотела подставлять меня, пока со мной не переговорила: она же не знала, что в том шкафу прятался Игорь. Глазков пробурчал что-то нечленораздельное, заявил, что ехать ко мне больше не намерен, для начала проверит оружие, а потом уже будет со мной о чем-то разговаривать. Я молилась, чтобы этот ствол Ромаза Георгиевича (то есть Коли) оказался чистым. Как я потом буду объяснять, что из него застрелили десяток человек, если это покажет баллистическая экспертиза? Кстати, и что мне скажет Казанский, если Глазков припрет его к стенке? Ладно, сами разберутся. Для меня главное – придерживаться выбранной версии. И никому, даже Тамарке, не надо знать, откуда у меня появилась сумка с папкой и пистолетом. Портмоне с борсеткой заберу на работу и закрою в своем личном сейфе. На работе и займусь их изучением. Как я поняла, эти вещи подружку нисколько не заинтересовали и в них она даже не заглянула.