— Уитни…

Она испуганно обернулась, поспешно вытерла слезы и в панике окинула взглядом комнату.

— Я знаю, что не дождалась, когда мне будет позволено уйти… Но больше я не могла… — У нее перехватило горло от подступивших рыданий.

Гарнер молчал, и, видя его искаженное лицо, она испытала настоящий страх и отступила назад, упершись спиной в открытый ставень.

— Я не хотела тебя рассердить. Мне никогда не приходилось сидеть за таким богатым столом, возможно, я где-то и допустила ошибку. Но я ничего не сказала о своем отце… и не скажу. Это я обещаю. — Она крепко стиснула зубы, но сознание своей полной капитуляции перед ним оказалось слишком серьезным испытанием для ее гордого сердца. Она отчаянно пыталась удержать слезы, но это ей не удалось, и она метнулась к выходу.

— Уитни, — мягко проговорил Гарнер, схватив ее за руку. Но она сопротивлялась, а он опасался сделать ей больно. — То, что сказал мой отец…

— Это правда? — выговорила она сквозь слезы, с дрожью наблюдая за гневом, полыхнувшим в его глазах. — Неужели они собираются повесить винокуров? И моего отца действительно убьют?

Страдая от ее ужаса и боли, Гарнер с трудом заставил себя ответить:

— Не бойся, Уитни, их не повесят.

Она чуть расслабилась, и он привлек ее ближе к себе. Когда у нее опять брызнули слезы, он мог думать только о том, чтобы обнять ее, укрыть в своих объятиях и поцелуями унять эти слезы.

— Моя семья… Мои люди в долине… Они вовсе не животные… а очень хорошие и добрые люди. Они готовы отдать человеку последнюю рубашку…

— Или пироги из своей печки, — подсказал Гарнер, обнимая ее.

— И мой отец никакой не предатель. Он участвовал в Войне за независимость и два раза был ранен англичанами. Он сражался с генералом Джорджем в Фордж-Вэлли. А отец Чарли воевал под командованием генерала Грина, а дядюшка Баллард и дядюшка Джулиус на упряжках с волами переправляли через горы пушки Генри Нокса. Они и не думали добиваться разорения страны… Они только хотели…

— Свобод, за которые воевали, — закончил он за нее, обвивая рукой ее талию и привлекая к себе. Он заставил Уитни поднять заплаканное лицо и почувствовал, что она судорожно перевела дыхание, закрыв глаза в робкой надежде, что он может ей поверить.

— И они вовсе не вшивые и не грязные, — снова вырвалось у нее с рыданием.

— Конечно, — кивнул он, положив ее голову себе на грудь и нежно поглаживая ее по спине.

Его объятия, мягкий голос, странное ласкающее выражение взгляда одновременно пугали и согревали ее. Гарнер так нежно ее обнимал. А может, это ей только кажется, потому что ей так одиноко и страшно.

Уитни робко подняла руки, не решаясь обнять его. Мог ли он так ее обнимать, если ненавидит? Затем его рука поднялась к ее плечу, волосам и щеке. Она отчаянно обвила руками его стан, зарывшись лицом в кружева манишки, обнимая его и все, что он значил для нее… к добру ли, к худу ли.

— Прости, что он так тебя обидел, Уитни, — прошептал Гарнер, уткнувшись лицом в ее волосы и крепко прижимая к себе. — Обещаю тебе, что этого больше не случится.

Она подняла к нему лицо, чувствуя, как он дрожит.

Он смахнул слезы с ее щек, взял ее лицо в свои ладони и с невероятной нежностью заглянул ей в глаза. Затем опустил голову и приник к ее нежным губам, и она крепко прильнула к нему, чувствуя, как его нежность затопляет ее опустошенное сердце, принимая его утешение.

Она открыла ему навстречу губы, как дикая роза, шелковистая и хрупкая, утоляя своим роскошным нектаром его жажду и возрождаясь в его желании.

— Люби меня, Гарнер Таунсенд, — пробормотала она. У нее закружилась голова, когда он стал нежно покусывать ее губы, подбородок и щеки.

— Хорошо, — выдохнул он, взял ее на руки и отнес на кровать. Она вся трепетала от желания, пока он торопливо сбрасывал с себя сюртук и жилет, не отрывая взгляда от ее сияющих, как изумруды, глаз, от пылающей груди, видневшейся в вырезе платья…

Он сбросил ботинки и рубашку, и Уитни села, любуясь его стройным и мощным торсом. Затем стала распускать шнуровку корсажа, но он встал на край кровати коленом и отвел ее руки в сторону.

— Нет, позволь мне…

То и дело он отрывался от этого занятия, чтобы погладить по ее груди, провести рукой по тонкой гибкой талии, ощутить изгиб ее бедер под шерстяной юбкой. Наконец он нетерпеливо выдернул шнурки из дырочек и сдернул корсаж. Ее полуобнаженное, как запретный цветок, тело зажгло в нем нестерпимое желание. Он снова принялся ее раздевать, как вдруг его дрожащие пальцы наткнулись на костяшки корсета.

— Когда, — со стоном вырвалось у него, — ты стала его носить?

— Мне пришлось его надеть… вместе с платьем, — прошептала Уитни, неуверенно всматриваясь в непонятное выражение его прекрасного лица.

Гарнер решительно снял с нее платье, и у Уитни захватило дыхание от незнакомого ей сосредоточенного выражения его глаз. За платьем последовали нижние юбки и чулки. Когда Гарнер остановился, пожирая взглядом ее грудь, она взялась за шнуровку корсета.

— Нет, — сказал он, сдерживая ее руки, — оставь его.

— Но… разве он… не помешает? — прошептала она.

— Нет, моя маленькая, моя пылкая Уиски, он нам не помешает.

Гарнер освободился от бриджей, не сводя взгляда с ее груди, которую она хотела обнажить для него, потом улегся рядом и нагнул голову к близнецам-пленникам.

Он легко высвободил из плена темный затвердевший сосок одной груди. И пока терзал губами этот горячий бутон, вызывая в Уитни сладостную дрожь наслаждения, рука его потянулась к его братцу и извлекла на свободу, нежно лаская и провоцируя его на ответное возбуждение. Жаркие поцелуи Гарнера обжигали нежные груди Уитни, пронзая все тело.

В какое-то мгновение этого напряженного эротического поединка его пальцы проскользнули между ее шелковистыми бедрами и начали поглаживать чувственный бугорок все суживающимися круговыми движениями. С каждым движением она содрогалась, отвечая на его чувственный вызов. И каждый круг становился витком спирали, которая все ширилась, ведя к заключению, которого она так жаждала.

— Прошу тебя… — Она обвела кончиком языка горящие пересохшие губы и втянула воздух через стиснутые зубы тихим, нежным вздохом. — Гарнер, пожалуйста…

— О, Уиски! — простонал он, потершись щекой о ее сосок и найдя ее губы. — Не торопись, дай время.

Подчиняясь ему, она отдалась во власть своей бешеной страсти и задохнулась, выгибаясь в его руках, жаждая высвобождения… Наконец она вся задрожала от вихря эмоций, пронизывающих все ее тело и застилающих разум чувственной волной, и без сил распростерлась рядом с ним. Нежными поцелуями в закрытые веки он заставил ее вернуться на землю, к своему горячему и сильному телу. Она открыла глаза, все еще вздрагивая, все еще жаждая его, всматриваясь в него огромными бездонными глазами.