при расследовании происшествия247, было отмечено, что на первого эксперта повлияла сильнейшая корреляция, подмеченная автоматизированной системой, осуществлявшей поиск пары к исследуемому отпечатку по базам данных. Очевидно, дактилоскопист не получал «наводящей информации» о биографии Мэйфилда, и все же результат, выданный компьютером по итогам стартового поиска, «сработал на пару с естественным давлением, возникающим при работе с особо важными случаями». Этого хватило, чтобы сгенерировать изначальную заданность восприятия. Как только первый эксперт сделал ошибочный вывод об идентификации, «загрязнение перекинулось на последующие стадии», – продолжают составители отчета. Так вышло, что первый эксперт оказался весьма авторитетным человеком, руководителем и «остальному персоналу агентства было неловко ему возражать». Первоначальная ошибка начала реплицироваться и усугубляться, что привело в итоге к почти полной уверенности в том, что Мэйфилд все же виновен. Поразительно, однако даже уважаемый независимый эксперт248, назначенный судом в качестве защитника Мэйфилда, проверив доказательства, согласился с ФБР, что идентификацию отпечатка можно подтвердить.

Подобный феномен может сработать и в иных отраслях криминалистики, а ведь дактилоскопия считается одной из наиболее объективных ее отраслей. Если уж дактилоскопист может подвергнуться психологическому давлению – что говорить о смежных дисциплинах? Более того, если эксперт по баллистике в курсе, что отпечаток идентифицирован, подобное знание способно исказить и его суждение. Допустим, криминалист-одонтолог знает, что в результате анализа ДНК личность подозреваемого установлена. Вероятность вынесения одонтологом заключения о том, что следы зубов преступника не соответствуют анатомическому строению челюстей подозреваемого, скорее всего, несколько снизится. Ситуации, приведенные в данных примерах, вызывают наслоение искажающих эффектов249: подобно коллективным решениям, описанным в главе 8, ошибка первого эксперта, вызванная заданностью восприятия, становится наводящей информацией, влияющей на второго специалиста, его же мнение, в свою очередь, оказывает воздействие на третьего и так далее.

Итак, установив, что наводящая информация приводит к перемене мнений, Дрор с коллегами обнаружили еще несколько доказательств ситуативного шума. Порой дактилоскопист может изменить свое суждение250 относительно изученной ранее пары отпечатков, даже если наводящая информация отсутствует. Как и следует ожидать, подобные перемены мнения встречаются реже, нежели в случаях давления, и все же они имеют место. С учетом данных выводов по заказу ФБР в 2012 году было проведено масштабное исследование251. На этот раз исследователи выбрали семьдесят двух экспертов, попросив их вновь оценить двадцать пять пар отпечатков, с которыми те уже работали примерно семью месяцами раньше. Эксперимент, проведенный со столь представительной группой высококвалифицированных экспертов, подтвердил, что дактилоскописты время от времени подвергаются влиянию ситуативного шума – наблюдалось изменение каждого десятого суждения. В основном перемена мнения шла от положительного и отрицательного результата к «неопределенному», однако ни одной ложной идентификации экспериментаторы не отметили. Один из тревожных выводов исследования заключается в том, что в некоторых случаях решение об идентификации отпечатка, которое привело к осуждению обвиняемого, по прошествии времени меняло знак на «неопределенность». Один и тот же эксперт, рассматривающий отпечатки пальцев повторно, может на второй раз испытывать неуверенность даже в отсутствие наводящей информации и в максимально стабильной рабочей обстановке.

Насколько шум чреват ошибками?

Итоги экспериментов заставляют задаться вопросом о вероятности процессуальных ошибок. Мы не должны закрывать глаза на тему надежности экспертов, дающих показания в суде. Достоверность информации предполагает надежность эксперта, а какой достоверности следует ожидать от специалиста, не способного прийти к согласию с самим собой?

Какое же именно количество результативных ошибок вызвано промахами криминалистов? Обзор 350 случаев вмешательства «Проекта Невиновность»252 – некоммерческой организации, занимающейся апелляциями по ошибочным приговорам, – закончившихся реабилитацией несправедливо осужденных, приводит нас к выводу, что неверные заключения криминалистов внесли существенный вклад в обвинительный приговор в 45 % случаев. Статистика ужасает, однако вопрос в другом: судьи и присяжные желают знать, насколько следует принимать на веру показания эксперта, приведенного к присяге, в том числе и дактилоскописта, насколько велика вероятность результативной экспертной ошибки?

Наиболее аргументированный ответ на подобные вопросы мы найдем в отчете, представленном Консультативным комитетом президента по вопросам науки и технологий (PCAST) – группой ведущих ученых и инженеров. В 2016 году PCAST представил вниманию специалистов подробный обзор253 вовлечения криминалистики в судебные процессы. Данный документ обобщает имеющиеся свидетельства недостоверности дактилоскопического анализа, акцентируя внимание на вероятности ошибочной идентификации (ложноположительных результатах), подобной той, что имела место в деле Мэйфилда.

Свидетельств оказалось на удивление мало, и PCAST выражает обеспокоенность тем фактом, что работа по сбору подобной информации до последнего времени просто не проводилась. Наиболее надежные данные поступили из единственного источника: отчета о масштабном исследовании точности дактилоскопической идентификации254, проведенном экспертами ФБР в 2011 году. В проекте приняли участие 169 экспертов, каждый из которых в ходе исследования сравнил приблизительно по сотне пар скрытых отпечатков и эталонных образцов. Основной вывод проекта заключался в том, что выявлено всего несколько случаев ошибочной идентификации и лишь один ложноположительный результат на шесть сотен верных.

Подобная доля ошибок несущественна, однако в обзоре отмечается, что процент ложных результатов «гораздо выше255, чем считается в обществе (и, соответственно, в кругу присяжных), на основании регулярных заявлений о точности дактилоскопического анализа». Более того, инициаторы проекта не использовали подход с наводящей контекстной информацией, и каждый из участников исследования знал о том, что участвует в эксперименте. Упущения могли сказаться на недооценке количества ошибок, происходящих в реальной работе. Некоторое время спустя во Флориде проводилось повторное исследование256, и в результате выявлено куда большее количество ложноположительных заключений. Вариативность итогов экспериментов, опубликованных в специальных источниках, говорит о том, что необходимы дополнительные исследования как в части точности решений дактилоскопистов, так и в части порядка их принятия.

Выделим и обнадеживающий результат экспериментов, который, впрочем, характерен не для каждого исследования: похоже, эксперты нередко допускают ошибки по причине осторожности. Каждый криминалист сознает последствия своих заключений и отдает себе отчет, что потенциальная ошибка может обойтись чрезвычайно дорого. Учитывая высокую степень доверия к дактилоскопии, ложная идентификация имеет тем более трагические последствия. Существуют и другие типы ошибок, цена которых несколько ниже. В частности, эксперты ФБР замечают: «в подавляющем большинстве реальных дел257 отрицательный вывод об идентификации отпечатка основывается на тех же предпосылках, что и заключение о неопределенности результата». Иными словами, уже одного факта обнаружения отпечатка пальца на орудии убийства достаточно для осуждения обвиняемого, и наоборот – отсутствие подобного отпечатка еще не аргумент для снятия обвинения.

Об осторожности свидетельствует и тот факт, что криминалист думает минимум дважды, принимать ли положительное решение об идентификации. В ходе упомянутого нами исследования, проведенного ФБР, установлено, что менее трети сличаемых пар скрытых и эталонных отпечатков одного и того же лица