Чем дальше он продвигался, тем сильнее вибрировал этот самый страшный мост в его жизни. Рельс раскачивался, будто не желая пропускать человека на ту сторону и всеми силами стараясь его сбросить на ледяную твердь.

На середине пути держаться стало совсем трудно. Жрец снова крепко обнял пульсирующую сталь и зажмурился. Дыхание сперло; страх вытеснял все, даже память о том, что стало с левой щекой несколько минут назад, показавшихся вечностью. Сектант чуть снова не приник лицом к железу, но предостерегающая мысль все же вспыхнула в помутневшем от страха сознании. Он открыл глаза и посмотрел назад. Твари уже достигли края обрушенного полотна и теперь готовились двинуться за ним по соединяющей человеческий мир и мир этих существ ржавой тетиве. А выдержит ли рельс их всех?

И он посмотрит вниз. Это едва не стало роковой ошибкой. Ледяная твердь под ним стала манить, словно живая красотка. Разожми руки, отпусти эту грязную ржавую сталь. Тебя ждут непередаваемые ощущения!

— М-м-мать твою… — процедил он сквозь красные от крови зубы.

Зажмурившись, Жрец неимоверным усилием заставил себя продвинуться еще дальше. И еще чуть-чуть. Глаза открывать было страшно. Высота не оставит попыток соблазнить его свободным падением, лишить шанса, за которым он с таким остервенением ползет.

Еще рывок вперед. Еще. Он все-таки открыл глаза, но старался не смотреть вниз, край полотна метромоста все-таки уже ближе. Значит, не зря все это? Значит, есть надежда? Но черт возьми, как же сильно раскачивается заснеженный мир вокруг! И маячащее впереди полотно движется то влево, то вправо…

— Я смогу! — прорычал он, поднажав еще.

Рельс качался и дрожал теперь сильней. Первая тварь уже двигалась следом, хватаясь за сталь средней парой конечностей и задними лапами.

«И они тоже смогут!» — подталкивала вперед пугающая мысль.

Еще один метр преодолен. Осталось чуть-чуть!

И вот случилось то, чего, казалось, он ждал и к чему стремился всю жизнь. Он достиг той стороны. И мир вокруг перестал раскачиваться. Жрец, ощущая жуткий упадок сил, прополз немного по полотну моста и снова оглянулся.

По рельсу двигались уже пять воинов. Стальная нить сейчас походила на какую-то дьявольскую гирлянду. Если бы сатана праздновал рождество, его ель состояла бы из ребер и позвонков. А украшали бы ее черепа и вот такая гирлянда.

— Ладно, мрази, у меня для вас есть кое что, — выдохнул он и принялся снимать спрятанный под одеждой из шкур пояс смертника.

Освободившись от ноши, которую никогда не собирался использовать для самоубийства, хоть и требовал, однако, подобной готовности от своих воспитанников, Жрец расстелил пояс на краю полотна и, мобилизовав в себе резервы сил, побежал к тому участку моста, где сохранились прохудившиеся стены и часть кровли. Бег его выглядел жалко, скорее он напоминал ковыляние доходяги. Достигнув нужного места, сектант рухнул в снег и взглянул назад. Первая тварь уже почти достигла края полотна. Пояс отсюда метрах в пятидесяти, вон он лежит. Жрец навел «винторез». Учащенный пульс и тяжелое дыхание не давали как следует прицелиться. Причем попасть надо было не в любой из прикрепленных к поясу пакетов. И даже не в гранату, которая могла от удара пули и не взорваться. Необходимо поразить пакет с весьма чувствительным гексогеном. Хлопок выстрела. Мимо. Еще один. Мимо.

— Сука… твою мать… — Сектант сделал глубокий вдох, затем медленно выдохнул и замер, глядя в оптический прицел.

Вдалеке раздались автоматные выстрелы. Это еще что такое? Не важно, черт возьми. Важно сейчас попасть…

А эти выстрелы… всего лишь напоминание, что он не единственный человек на ледяной планете.

Выстрел…

Ослепительная вспышка, и тут же удар мощного взрыва по барабанным перепонкам. Попал! Горячий, такой противоестественный в вечном холоде ветер обдал его окровавленное лицо. Рану на щеке обожгло невыносимой болью. Рельс лопнул, но что-то стало происходить и с окружающим миром. Жрец вдруг понял, что противоположный берег, который он с таким трудом покинул, вдруг поднимается, а вместе с ним поднимаются и виднеющиеся там руины. Стало ясно, что полотно накренилось. А оглушительный треск конструкций возвестил о скором обрушении этого участка моста. Человек вскочил и кинулся бежать. На его счастье, он был всего в двух шагах от одной из опор метромоста. Полотно лопнуло как раз перед ней и, набирая скорость, полетело вниз, увлекая за собой многолетние сугробы, тот самый рельс и тварей, что пытались настичь человека.

— Вот вам, чертовы отродья! — радостно закричал Жрец.

Ему все удалось. Он жив, а твари издохли на льду, который не смогли пробить и тонны железобетона, полетевшие вниз вместе с ними.

Жрец вытаращил глаза. Новая волна ужаса накатила на него с силой, превосходящей силу ударной волны от только что сотворенного им взрыва. Верхний край противоположного берега вдруг окрасился в черное. Тварей были десятки! Они неслись вниз, к реке. И не было никаких сомнений в том, что чудовища замыслили переправиться на территорию людей и там собрать кровавую жатву.

Надо во что бы то ни стало оказаться на своем берегу раньше, чем они начнут подниматься по склону. Надо бежать домой! В подземелье! Где-то вдалеке заработал тяжелый пулемет. Ну и что? Разве может что-то остановить эту лавину ужаса?

Черная сталь «ковровского оружейника-дегтяревца», как чаще всего расшифровывали краткое и безапелляционное, словно выстрел, название «корд», улеглась поперек мягкого сиденья снегохода. Штерн быстрыми, отточенными за долгие годы движениями присоединил оптический прицел.

— Сколько вас, чертовы отродья? Это в каком же месте такие мандавошки селятся? — ворчал рейдер, заправляя ленту с патронами калибра 12,7 миллиметра. Теперь надо расправить сошки. Стрелять со снегохода нежелательно, ствол нагреется и попортит сидушку.

Глаз прильнул к оптике, указательный палец облаченной в перчатку правой руки лег на спуск. Левая ладонь обхватила сверху приклад, упершийся в плечо. Небритый подбородок коснулся тыльной стороны этой кисти.

— Вот уж не думал, что гребаных тараканов придется мочить чем-то крупнее и тяжелее тапка.

Толпа тварей, что виднелась впереди, неслась по склону берега к замерзшей водной артерии. Штерн считал по-особому, как учили во фронтовой разведке: сразу группами, быстро оценивая численность неприятеля. Их около сотни…

Он и был фронтовым разведчиком. И был когда-то на фронте. Нет, не на том, что стер весь мир миллионноградусной волной термоядерной смерти. У Штерна был малый фронт. Локальный. Предтеча большого безумия, в которое ударилось все «прогрессивное» и не очень человечество в то жаркое лето. Потом режим, пославший его убивать и умирать, решил, что для достижения более прочного мира в том маленьком и неспокойном регионе надо честно выполнившего свой долг офицера показательно осудить за «военные преступления». И Штерн, сидя в одиночной камере, озлобленный на свою страну с ее властью и населением, очень удивился, когда к нему пришел высокопоставленный представитель некоего силового ведомства. Отлично зная, за какие струны надо дергать, представитель довольно быстро завербовал униженного офицера в сверхсекретное тайное общество, в этакий современный аналог мифических средневековых ассасинов. После того как Штерн согласился, в его камере охрана обнаружила повесившегося человека, как две капли воды на него похожего. Но он об этом не знал. Он просто проснулся в каком-то лагере посреди бескрайней приуральской тайги. Он был свободен. По крайней мере, выбрался из тюрьмы.