чтобы разобраться со всем в частном порядке? Пообщаться с кем-нибудь «наверху».

Я заскрипел зубами во второй раз за время нашего короткого диалога. Иди адвокат потерял хватку, или я стал слишком чувствителен к вещам, которые упоминались при Маше. Ничем иным я свое раздражение объяснить не могу.

Девчонка тоже посмотрела на меня. Сперва с робкой надеждой, но по мере того, как она размышляла, надежда в ее глазах загоралась все сильнее. Она тоже подумала, что я мог бы положить конец всем проблемам одним телефонных звонком.

Если бы. Это никогда не было так просто. И даже если бы не все мои текущие проблемы, я тысячу раз подумал бы прежде, чем просить что-то у конторы. В долгу у бандита быть проще, чем у них.

— Я думал, — кое-как расцепив зубы, я ответил адвокату, не скрывая своего недовольства. — Но я не хочу прибегать к этой опции сейчас. Только в самом крайнем случае.

— На меня уже завели дело, — вскинулась Маша. — Разве это не крайний случай?

Б**ть. Я точно поговорю с Эдуардом Денисовичем насчет того, что при ней упоминать стоит, а о чем лучше не говорить.

Удивительно, как при всей ее жизненной истории, в курсе которой я теперь частично был, в Маше по-прежнему жила эта потрясающая наивность. Вроде как немало и на ее долю дерьма перепало, а она все еще думает, что уголовка может быть самым худшим, что случается с человеком? Тем более она не одна. И я обещал ей, что все разрулю.

— Далеко не крайний.

Я видел, что она собралась продолжить спорить со мной, и резко мотнул головой.

— Обсудим это потом, — с нажимом произнес я, и Маша чудесным образом замолчала. Кажется, у нас и впрямь наметился прогресс в отношениях.

Я повернулся к адвокату: тот с независимым видом копался в своих папках и делал вид, что не слышит, как мы препираемся.

— Если по уголовке это все, я предлагаю отпустить Марию и поговорить о других наших делах.

— Пока — все, — он кивнул. — Как я уже сказал, больше подробностей я узнаю завтра после ознакомления с материалами дела.

Он встал следом за Машей — старомодный, воспитанный мужчина. Они обменялись любезностями на прощание, и она, облегченно вздохнув, вышла из кабинета, бросив напоследок пронзительный взгляд в мою сторону.

— Не надо при ней упоминать ни Алену, ни «контору». Ничего, кроме уголовки против нее, — как только за Машей закрылась дверь, я обернулся к адвокату.

Тот уже сел обратно в кресло и методично убирал бумаги в портфель.

— Понятно, Кирилл Олегович, — сказал он ровным голосом в ответ на мое замечание. — Я прошу меня извинить тогда. Наверное, у меня сложилось неверное впечатление... Впрочем, это не мои дело, — захлопнув портфель, он оборвал себя на полуслове. Чем, разумеется, еще сильнее раззадорил мое любопытство.

— О чем у вас сложилось неверное впечатление? — спросил я, хотя по-хорошему не должен был задавать такой вопрос.

Он замялся, пожевал губы, внимательно смотря на меня поверх очков, но все же решил ответить.

— О характере ваших взаимоотношений. Я подумал, что Мария входит в круг ваших доверенных лиц, — он тщательно, ювелирно подбирал каждое слово для своей реплики. Тут надо отдать ему должное. В словоблудии он был хорошо.

— Вот как? — равнодушно бросил я. — Что же, у вас действительно сложилось неверное впечатление.

— Да, это я уже понял, — помедлив, отозвался адвокат.

И почему меня не покидало ощущение, что в его словах и жестах притаилось двойное дно?.. Я разозлился. Да кем он себя вообще возомнил, чтобы у него могло складываться какое-либо впечатление о моих отношениях с кем-угодно?!

— Давайте обсудим требования матери Гордея и закончим на сегодня. Я устал, — холодно предложил я и закурил.

— Конечно, — он с готовностью согласился, но прежде, чем заговорить, взял небольшую паузу и долго, очень тщательно протирал очки специальной салфеткой.

Понятно. Новости у него для меня херовые. Иначе он не стал бы так тянуть.

— Да что там такое?! Просто скажи, и все! — вспылив, я нарушил негласно установившуюся между нами субординацию: вежливое обращение по имени-отчеству и всегда только на «вы».

— Формально Алена Игоревна имеет право заявлять в отношении Гордея такие требования, — вздохнув, заговорил он. На меня смотреть он при этом избегал.

Забавно было слушать, как он называет мою бывшую «Аленой Игоревной». После ее выкрутасов для меня она навсегда осталась «этой сукой».

— Серьезно? Что за сраные законы у нас такие?! После того, как она бросила пацана в новгородской глуши, как не вспоминала о нем годами, она вдруг может объявиться в его жизни и что-то заявлять?! У нее есть какие-то права?! — я херакнул кулаком по столу, и стакан с недопитой Машей водой жалобно зазвенел.

Б**ть. Не напрасно Авера советовал подлечить нервишки.

Но Алена выводила меня из себя за считанную секунду. Особенно — если речь шла про Гордея.

— Она нахер спихнула сына к бабке в деревню, когда поняла, что с его помощью не сможет женить меня на себе. И усвистала в Финку, скакать по европейским ч***ам. И ты сейчас говоришь, что она может требовать — требовать! — чтобы Гордей жил с ней? После всего этого дерьма, которое пацан испытал из-за нее?!

Надо отдать ему должное. Эдуард Денисович стоически выдержал мой срыв. Он ничего мне не отвечал и ждал, пока я выдохнусь.

— По документам она является матерью Гордея. У нее есть определенные права. Со всем остальным придется разбираться в суде.

— Это бред, — я покачал головой. — Полный бред.

— Это закон, — он флегматично пожал плечами.

Захотелось выпить. Кажется, этой осенью я поставлю собственный рекорд по числу приконченных бутылок.

— Кирилл Олегович, вы не думали, что есть определенная закономерность в текущих событиях? — адвокат проследил за тем, как я подошел к шкафу, в котором стояла пара бутылок, и покачал головой в ответ на мое предложение налить немного и ему. — Они все произошли именно сейчас. Одно за другим, как по накатанной. Похищение, покушение, предательство, уголовное дело, ультиматум Алены Игоревны.

— Пошла она в жопу со своим ультиматумом, — огрызнулся я. — Ясен хер, все это не простые совпадения. Но я не вижу, как к этому относится выходка этой суки. Наверное, совсем в Финке с