на адском пламени получается такая недоваренная крупа!» К счастью, он был не только глух, но и подслеповат – можно было оставить его на полчаса, а вернувшись, застать продолжение его рассуждений: «И сдохнуть сейчас дороже, чем жить! И все придумывают что-то и придумывают… И травят нас, и травят…»

– Очевидно, старики везде одинаковые, – усмехнулся Фонберг. – Моя бабушка, упокой Господь ее душу, всегда ругала чиновников и без конца обсуждала соседей.

– Подобная бабуля у нас тоже была! Ее звали Наама, и она только и делала, что учила нас, как правильно – или, скорее, неправильно – жить. Смотрит-смотрит на нас, потом как плюнет на пол и давай ругаться: «Погляди только на них! Праведницы! Аскеты! Смотреть противно! Грешить вам надо, а не с нами тут возиться! И чему вас только учат!» Она вроде как дружила с другой бабулей – Ламией. Но стоило им разойтись по разным углам, так сразу начиналось… Из одной комнаты слышно: «Надо же, кто пришел! Сынок Ламии! Месяц от него ни слуху ни духу, и на те – заявился!» А из другой: «Мои, слава Сатане, часто приходят, а к Нааме вообще никто… Видать, совсем их замучила своими нравоучениями».

Гретель лежала с закрытыми глазами, но, изображая голоса престарелых дьяволиц, скрючивала одну руку и трясла головой.

– Говорят, старикам в первую очередь нужно внимание… – произнес Фонберг.

– Да я бы не сказала, что им его не хватает, – возразила Гретель. – У них полно развлечений: игры, книги, прогулки… Еще и мы к ним приходим. А они только капризничают да ворчат!

– Старость – тяжелое бремя, но опыт делает человека умнее. У стариков всегда можно попросить мудрого совета, а дело молодых – помогать физически.

– Не такие уж они все и умные…

Одним из стариков, о котором Гретель даже не хотелось особо вспоминать, был Аластор. Этому ловеласу в полном смысле слова подходило выражение «седина в бороду, бес в ребро». Дед не пропускал ни одной юбки, и доставалось даже человеческим девочкам-волонтерам.

Разговор с ним всегда надо было вести коротко, сухо и четко, потому что любую улыбку в свой адрес он воспринимал как руководство к действию. Единственным плюсом был легкий, веселый характер, что среди старых бесов являлось практически исключением.

– Допустим, дед Данталиан – вечно угрюмый и замкнутый. Думаете, он мог дать какой-то полезный совет? Вот уж вряд ли! Все, что он мог, – это быть подозрительным и несговорчивым. Вот вы говорите, им нужно внимание… Данталиан отказывался от помощи, даже если она ему действительно была нужна! Вот и получается, что одни бесконечно сплетничают, другие обсуждают прошлое и будущее ада, третьи говорят только о лекарствах, и все вместе обязательно чем-то недовольны!

– В преклонные года все стараются избегать чего-то нового и думают только о прошлом. Это своего рода защита, говорю вам как психолог.

– А вам тоже приходилось работать со стариками? – заинтересовалась Гретель.

– Да, – кивнул Фонберг. – И это довольно-таки сложно.

– Сложнее, чем с детьми?

– В большинстве случаев, когда родители приводят на терапию детей, консультация требуется самим родителям, только они не всегда это понимают. А вот с пожилыми дело обстоит иначе – они считают себя умнее и опытнее, просто в силу возраста. И чем ты младше, тем больше желания у них возникает чему-то тебя научить, дать совет. Как вы понимаете, приходится тратить много времени и сил, чтобы донести до них мысль: специалист может быть хорош в любом возрасте, и не надо его учить, как работать.

– Надо же… – удивилась Гретель. – Не могла подумать, что у вас были такие же проблемы, как и у меня…

– Это не стоит считать проблемой, скорее опытом. Как вы считаете, эта работа в «Грешниках и мучениках» вас чему-то научила? – Доктор подался вперед.

Хотелось сказать, что она научила ее обходить стариков десятой дорогой, но психолог, очевидно, ждал другого ответа. Гретель задумалась и подобрала наконец нужные слова:

– Думаю, терпению. Когда меня кто-то жутко раздражал, я понимала, что все равно надо вести себя сдержанно. И старалась не показывать своих эмоций, делать то, что положено.

– Вы считаете, это хороший опыт – сдерживать свои эмоции? О чем-то умалчивать?

– Ну если этого требует ситуация…

Непонятно почему, но вопрос показался Гретель немного странным и даже подозрительным. Как будто доктор к чему-то ее подтолкнул, но было не очень понятно, к чему именно и зачем.

– Что ж… теперь я хочу, чтобы вы снова прислушались к ударам метронома. Но на этот раз он будет вести вас из прошлого в будущее. Помните, двенадцать ударов – как двенадцать месяцев.

Девушка кивнула.

– Когда маятник отсчитает нужное количество ударов, вы проснетесь.

Гретель вновь поплыла по серебристому туману, слушая мелодичный звук колокольчика. Она не пыталась отсчитывать удары, но в какой-то момент просто открыла глаза и осознала, что лежит в глубоком кожаном кресле.

– У нас получилось? – спросила Гретель, выпрямляясь.

– Как сказать… – протянул Фонберг. – Вы меня удивили.

– Чем же, интересно?

– Даже под гипнозом вы продолжаете упорно держаться своей истории. Не будь это столь… фантастично, я бы сказал, что вы действительно побывали в преисподней.

Гретель лишь развела руками, как бы говоря: «Так и есть».

– Ничего, я уверен, что глубокий гипноз поможет пробиться сквозь вашу защиту, – сказал Фонберг, поднимаясь и убирая метроном в шкаф. – Попробуем в следующий раз. А пока что наш сеанс закончен, до встречи послезавтра.

Глава восьмая

1909 год от Рождества Христова, 5 ноября

Покинув домик на дереве, брат и сестра направились в сторону окраин.

Городским огням уже давно следовало показаться, но время шло, а мрак оставался таким же вязким и черным, как содержимое ведьминского котла. Мало того, сосны становились все выше, а лес – гуще. В какой-то момент Гензель остановился и сказал:

– Не хочу тебя пугать, но, по-моему, мы заблудились. Черт, я был уверен, что веду нас к опушке!

Гретель не испугалась, потому что была к этому готова.

– Я так и думала, – кивнула она.

– А чего молчала?! – воскликнул Гензель. – Где мы не там свернули? У поломанной елки, что ли? После нее надо взять левее, чтобы не выйти к оврагу. Вроде бы мы так и сделали…

– Елка здесь ни при чем, – вздохнула Гретель. А потом выложила Гензелю свои соображения о Пряничном домике – о том, что дети, рискнувшие заглянуть ночью в лес, неизбежно попадали под его чары.

– Помнишь историю о Гамельнском крысолове? – спросила она.

– Кто из нас двоих специалист по городским легендам? Разумеется, помню, тем более что от Гамельна до Марбаха рукой