сломана, но доски оставались соединены между собой гвоздями и поперечными планками. Пока Джек с хрустом выламывал увесистую доску, Гретель выводила резаком: G… r… e… t… e… l…: Gretel.

Едва закончив вырезать на солдатике собственное имя, девочка швырнула его под ноги репоголовому. Джек на мгновение замер, а потом выпустил доску и поднял солдатика. Внимательно изучил, так и этак повертел перед глазами и сунул в карман.

Гензель пихнул сестру в плечо. Он был вынужден хранить молчание, но его взгляд говорил: «Молодец, отличная идея!»

Гретель схватила нового солдатика и принялась вырезать имя Гензеля.

Джек проглотил вторую фальшивку так же легко, как и первую. Солдатик с вырезанным именем Hänsel отправился в карман истлевшего сюртука. После этого демон переступил через груду изломанных досок и нырнул в дверной проем.

В домике воцарилась тишина. Керосиновая лампа покачивалась, по стенам метались тени, а в комнату залетал сквозняк.

– Да уж… – выдохнул Гензель.

– Да уж… – эхом отозвалась Гретель.

Пару минут они просто сидели, прислонившись к верстаку, и молчали. Первым тишину нарушил, конечно же, Гензель:

– Представляю, как разозлится отец, когда Джек притащит ему двух болванчиков!

– Не понимаю я, как можно не отличить живого человека от куклы… – произнесла Гретель.

– Демоны – существа другого мира, – пожал плечами Гензель. – Они видят и чувствуют иначе, не как мы.

– Но все равно нам надо уходить. Не хочу ждать, пока Джек вернется вместе с папой!

– И куда же мы пойдем?

– Похоже, у нас остался только один вариант. Навестить ведьму Пряничного домика.

Гензель бросил на сестру сочувственный взгляд.

– Какая печаль! Не думал, что встреча с репоголовым произвела на тебя такое впечатление… Ничего, в Альпенбахской психиатрической лечебнице очень грамотные доктора – это еще Филипп Хофманн говорил.

– Обсудим это по дороге, – отмахнулась Гретель.

– Я не собираюсь идти в Пряничный домик, – отрезал Гензель. – Что за бред?

– Как будто у нас есть выбор.

– Конечно. Вернуться в Марбах.

Гретель помнила слова мамы о том, что Пряничный домик – это ловушка. Он притягивал детей (по версии Марты Блок – бесенят), как магнит притягивает железные стружки. Девочка не говорила об этом брату, но ей казалось, что, покинув домик на дереве, они уже не сумеют вернуться домой. Дети, которые заходили ночью в лес, неизбежно попадали под чары Пряничного домика.

«И не важно, что Гензель знает обратную дорогу, – размышляла девочка. – Он не сумеет нас вывести. Мы могли бы отсидеться в домике на дереве и утром вернуться домой. Но покинув его, мы превратимся в железные стружки…»

– Хорошо, веди, – кивнула Гретель. Если ее догадка неверна, так тому и быть – они вернутся в Марбах.

– Ну в этот раз мы хотя бы не будем ходить по лесу в темноте. – Гензель сунул нож в задний карман брюк и снял с крючка керосиновую лампу. А потом нагнулся и поднял с пола навесной замок.

– Эх, вешать его больше некуда! Что скажет Иуда, когда увидит весь этот разгром?.. – Гензель щелкнул дужкой замка, и уже во второй раз от этого звука по спине у Гретель побежали мурашки.

– Дай его мне! – внезапно воскликнула девочка.

– Зачем?

– Нужен. – Гретель выхватила у брата замок. Ключ все еще торчал в скважине.

– Ну вот, – покачал головой Гензель. – Мало того, что бедному Иуде полдомика разнесли, так еще и замок зачем-то сперли…

Гретель повернула ключ, и дужка приподнялась. Теперь, чтобы услышать резкий щелчок, с которым запирался замок, достаточно было на нее надавить. Девочка спрятала замок в карман и произнесла:

– Идем отсюда.

Интерлюдия седьмая

1920 год от Рождества Христова, январь

Сегодня впервые за долгое время у Конрада Ленца случился выходной. По словам журналиста, «Королевские ведомости» расщедрились лишь потому, что кто-то из бывших работников наслал на них проверку.

– Думаю, за этим стоит мой старый приятель, Франц Гаук, – рассуждал Конрад за завтраком. – Он увольнялся со страшным скандалом и грозил, что так этого не оставит!

– А почему он уволился? – полюбопытствовала Гретель, доливая чай Конраду. День обещал быть хорошим – доктор Фонберг ждал ее только вечером, и можно было, никуда не торопясь, предаваться праздной болтовне.

– Колонку, которую он вел несколько лет, передали другому автору. Признаться, это было несправедливо. Редактор надеялся силами Гаука вытянуть новое направление, но Франц просто ушел, хлопнув дверью.

– Конечно, любой бы обиделся, – покачала головой Гретель и только потянулась за очередным печеньем, как в дверь раздался стук.

Конрад и Гретель посмотрели друг на друга, словно ожидая объяснений.

– Странно, кто бы это мог быть?.. – удивленно произнес Конрад, вставая из-за стола.

– Может, по работе? – предположила Гретель. – Уж я-то точно никого не жду.

Пока Конрад отсутствовал, девушка решила убрать со стола и помыть посуду. Ополаскивая чашки, она слышала какие-то голоса, доносившиеся из коридора, но сумела разобрать слова, только когда голоса стали ближе.

– И почему это мы не можем зайти в гости к родному сыну?! – раздался возмущенный женский голос. – Ничем особенным ты не занят, а то мы тебя не знаем! Наверняка очередные статейки строчишь!

Вопреки жалким попыткам Конрада что-то объяснить, в комнату влетела пожилая женщина. Ее седые волосы были уложены в высокую прическу, на пальцах блестели золотые кольца. Она была такой же высокой, как и сын, но благодаря пышным формам выглядела значительно крупнее. Следом возник мужчина примерно ее же возраста. Коренастый, с печально повисшими усами и облаченный в коричневый костюм, он сразу же напомнил Гретель вылетевшую из сундука моль.

Увидев Гретель, вытиравшую посуду, женщина застыла как вкопанная и шумно выдохнула:

– О-о…

– Я же говорил, мама. – Из-за ее спины возник хмурый Конрад. – Я не один.

– Невероятно, Карл! – Мать не обратила никакого внимания на слова Конрада и впилась взглядом в Гретель, как антиквар в случайно угодившую ему в руки ценность. – Представь себе, наш сын привел в дом девушку!

Раньше Гретель не представляла, какие обстоятельства могут смутить такого опытного журналиста, как Конрад. Сейчас он больше походил на провинившегося школьника, чем на бойкого на язык писателя. Впрочем, многие родители обладали удивительной способностью смутить самого уверенного ребенка, какого бы возраста ни было дитя.

– Здравствуйте, – произнесла Гретель, надеясь, что ее наконец перестанут так пристально изучать. Она сомневалась, что с намыленными руками и в домашнем платье выглядит достаточно хорошо для знакомства с родителями.

– О-о, – снова выдохнула мать Конрада. – Как же тебя зовут, милая?

– Гретель.

– Прекрасно, прекрасно… – Мать Конрада прошла в комнату и уселась за стол. – Я – Элоиза, а это мой муж Карл.

Карл Ленц сел рядом с женой. За все это время он не произнес и слова, и Гретель