Лола нашла его.

Звала в отель. Исида волнуется. Вместо ответа Сергей подвинул ей стул.

– Спасибо вам, Лола, что вы с нами. Если честно, это самый счастливый месяц с тех пор, как я здесь.

Взял её руку.

– И всё это ваша заслуга.

Лола смутилась, вытащила свои пальцы из его ладони.

– Это моя работа.

– Нет, милая, не говорите так, это больно. Это слишком по их, по-иностранному. А по-русски – вы одна здесь близкая душа. Я должен попросить вас об одной вещи. Вы должны сказать Исиде – от меня, – что я очень устал. Я хочу быть свободным. – Стукнул кулаком по хлипкому столику. – Она думает, что меня можно положить в карман. Вот ей, вооот!

Показал кукиш. Лола мотнула головой.

– Если ей так надо, буду жить у неё. Только я хочу других женщин!

Лола запротестовала. Не могла она такое передать!

– Почему? Это твоя работа!!! А… вот так-то… «Это моя работа, это моя работа…» – передразнил.

– Может, всё же вернётесь в отель?

– Успеем… Не хочу к ней в постель.

Чтобы перевести разговор на другую тему, Лола спросила, что он думает о нынешней большевистской власти в России.

Поморщился.

– Что вы, Лола, с такими вопросами – и без шампанского…

Наклонился, шёпотом, будто их кто-то мог слышать, кроме цикад, сказал:

– Хотите тайну открою?

Лола посмотрела игриво, как девчонка.

– Хочу.

– Ленин-то умер!

Она едва сдержалась, чтобы не расхохотаться. Сергей был совершенно, безапелляционно серьёзен.

– Откуда вы знаете?

– Знаю… Уже полгода, как он умер. В сводках пишут, что состояние постепенно ухудшается, чтоб народ не пугать. Заменить-то его пока не могут. Точнее, передерутся ещё. Пока к драке не готовы. Он лежит лицом к стене. Тот, кто входит, видит, что он спит. А он набальзамирован! Это немцы сделали. Несколько недель у них на это ушло. Сделали в лучшем виде – от живого не отличишь.

Смех боролся в Лоле с мурашками, бегущими по спине. Как он убедительно врал! Так смеяться над ней!

– Только об этом никому ни слова! Иначе умрёте! Везде – шпионы ЧК. Тут тоже. Ясно?

Лола была в восторге. Удивительная выдумка! Сергей Александрович такие штучки любит. Вон, и в полутьме видно, как озорно блестят его глаза!

Увидев, что произвёл желаемый эффект, рассмеялся открыто.

– Ну, после сказок на ночь можно и в отель.

В ту ночь Лола долго не могла уснуть. Странная, курьёзная выдумка, рассказанная с такой убедительностью, будоражила её до утра.

Сергей писал сестре Кате, чтоб держала язык за зубами – о нём. Чтобы на все вопросы чужих отвечала «не знаю». Поймёт она? Ну, не дура же… И напрямую написать нельзя! Боялся сильно за сестру. Так как именно отсюда, издалека, увидел со всей очевидностью, чем может грозить в новой стране шарлатанов и негодяев неправильно сказанное слово. Боялся, что ей нечего будет есть. Помогают ей его друзья? Да, он будет слать ей посылки, и родителям, но… Вот зальются, приедут они с Исидой в Америку – как они там тогда?

Ранним утром проснулся в поту. В приоткрытое окно струился прохладный солёный ветерок. Исида спала, раскидав свои скульптурные лебединые руки. В рассветной серой полутьме её лицо казалось старше, чем когда оно озарялось осенним блеском её глаз. Вышел на балкон. Море расстилалось умиротворяющей бесконечностью, но почему же льдинка в сердце?! Губы шепнули: «Дом… мой дом…» Небо окрасилось в пурпур. Лучший час, тихий, как в деревне, когда бежишь с косогора к реке. Холодный ветер разрывает грудь. Всё скорее и скорее, вниз, вниз. На бегу сдираешь рубашку. Травы высокие хлещут по ногам. Остановиться у самой воды. Мгновенный холод, охватывающий тело. Разбрызгать, расплескать гладь Оки, разбить купающееся в воде небо…

Через два дня пришла телеграмма от Нейдера: в селе Сергея сгорел их дом, дотла. Тот дом, который связан был с лучшими воспоминаниями детства и юности. Тот дом, в котором он мечтал в дым, куда сбегал из школы, который маяком был ему в заснеженном буране. Тот дом, в который ему приносили цветы от помещицы Лидии, в который он привёл Исиду. Тот дом, в который возвращался всегда, отовсюду и в который мечтал вернуться из чужбины…

Он плакал, как ребёнок. Как страшно в это мгновение Сергей был похож на Патрика. Исида не знала, как его успокоить. Брала его мокрое лицо в ладони и целовала – он вырывался. Обнимала и баюкала, утешала, говорила, что построят новый дом, лучше старого… Размахивая руками, сбиваясь, пытался объяснить Лоле, что лучшего – не будет! Никогда. И снова – плакал навзрыд…

Время от времени Сергей понимал, что ненавидит Исиду. Носятся с ней, как с торбой. А он кто здесь? Её тень, её молодой муж! Просто скучающая знаменитость соблазнилась на склоне лет юным поэтом. Что он там пишет? Да какая разница! Муж божественной Исиды, босоножки, перевернувшей мир танца. Ему казалось, что он теряет себя. Его мир никому не нужен, его дом сгорел, его Россия без него проживёт. А он? Он – никогда!

Однажды Лола застала их за спором. Смешно и странно было смотреть на них. Обрывки русско-английских фраз, стихов и сумасшедших жестов. Исида была готова расплакаться. Сергей, жестикулируя, кричал: «– Что твой танец?! Растает, как пшик, туман! Только стихи вечны! Как сказал тугоухий новатор Маяковский? „Слова – тяжелее свинца“! Ты что думаешь? Тебе Бог дал танец? На раз. На твою жизнь».

Исида вздрогнула:

– Бог… Нет! Красота, искусство и любовь – единственные боги! – И, сделав широкий лебединый жест, указала на их ложе: – Вот бог!

Сергей замер. Смотрел на неё остановившимися, страшными, потемневшими глазами. Весь сник, упал спиной в стену. Покачал головой, глядя ей в глаза.

С этого мгновения он понял, что навсегда разошлись их дороги…

Исида через Лолу, без всякого стеснения, в безумии, говорила ему страстные слова, что никто её никогда так не ласкал, как он, что он – волшебник, что его ласки – наитие гения…

– Это бесы! Бесы!!! – не выдержав, крикнул Сергей.

Как же ей объяснить, что иногда чудится ему, что ласкает её не он, а некто, кто живёт в нем. Что вся неотразимость его движений – суть проявление звериного. Постель – не бог! Как же ему плохо! А он-то думал, что она уже не сможет доставить ему такой боли. Она вся, целиком – его боль. Уйти он не может, будто спеленала его тёплой волной, а общего у них ничего нет – теперь он видит это со всей очевидностью. Да, она великая, как и он. Да, яркое свечение порой мешает ему видеть своё собственное. Но при этом она каким-то непостижимым образом – буржуазна, жадна до удовольствий и ревнива. Отвратительная собственница! Врёшь!!! Его, как золотой рубль, в карман не положишь! Не бывать этому!

Исида никак не могла объяснить ему, что любовь, в том числе и постель как её физическое проявление, это и есть бог! Что его ласки дают ей силу рождать новый танец, что всё её искусство – лишь тень его влюблённого взгляда. Любовь – первична, танец – вторичен. То же самое и с его стихами! Не нужно искать бога в неведомых высях и далях, он рядом. Бог – его руки, его глаза, его голос…