Согласился побывать в доме Гёте. Поразила старинная мебель, будто сошедшая со средневековых картин, огромная библиотека в пять тысяч томов, вся в коричневых кожаных переплётах. Ещё там были портреты, коллекция минералов, спальня с кроватью под балдахином, но главное – рабочий кабинет. Сергей долго стоял возле стола, смотрел на листок со стихотворными строчками замысловатой немецкой вязью. Последнее прикосновение руки Гёте. Листок с неоконченными стихами…

Странное дело, Сергей понял: лучше всего ему пишется в номере отеля, когда Исида спит. Такого вороха идей и мыслей, буквально разрывающих его, здесь, вдали от родины, он не испытывал никогда в жизни. Ах, если бы неугомонная Исида не отвлекала его, не носилась бы по всей стране в угаре! С другой стороны, он понимал, что та яркость жизни, то гибельное упоение в бою, «у чёрной бездны на краю», что чувствует сейчас, – это и есть отражение его к ней страсти, оборотная её сторона.

Он не мог всё это выплеснуть на бумагу сразу. Но знал себя: стихи лягут на неё в свой день и час…

Чёрный «бьюик» исколесил все дороги вдоль Рейна, потому что Исида вбила себе в голову, что милый должен увидеть все самые замечательные замки Германии. Как девчонка, приходила в восторг, когда громадина старинного творения немецких феодалов вдруг выплывала из-за деревьев на холме. Тогда казалось, что здание подпирает своими башнями небо. А внизу – посмотри, посмотри, голубой Рейн! Сергей отворачивался, «бьюик» карабкался в гору. Вся крепость с крепостными стенами – как корабль, плывущий в вечность.

Сергей очень злился, потому что каждый день проходил так: подъём в час дня, в три – выезд, и сразу мысли о том, где снова остановиться. Требования у Исиды были жёсткие: лучшие номера и шампанское тысяча девятьсот одиннадцатого года. Потому что именно в этот год было особенно удачное сочетание дождей и солнца. Затем всю ночь – пирушка и постель. Сергей проклинал всё на свете. Что ему эти замки?! Не хочет он ничего, и её – не хочет!!! Вот прям сейчас выпрыгнет из её катафалка и пешком – в Россию! Исида бледнела. Она готова была на всё что угодно, лишь бы удержать его.

Как-то утром увидел Исиду с синяком. Когда проснулся, она отвесила ему сильную затрещину. Вот ведь баба: не ударила спящего. Спросила: «Хорошо ли спал, милый?!» Схватился за челюсть. Он не помнил, как вчера с ней дрался…

Совсем недавно, в Берлине, Исида заметила за ним странную вещь: сначала он пьянеет весело и ласково. В такие минуты вся его нежность выплескивается к её ногам. Она понимает, что ради таких любящих глаз, устремлённых на неё, стоит жить. Её собственная боль стихает, затопленная его обожанием. Чем больше он выпивает, тем становится молчаливее, как бы погружается внутрь себя, смотрит в себя. Он грустен и светел, но его не волнует то, что творится вокруг, словно зрит жизнь своего духа. Наконец, недавно она была свидетельницей очень странного его состояния. В один из моментов, когда он тих и будто светился изнутри ласковым сиянием, его облик вдруг изменился – быстро, мгновенно, до полной противоположности. Так и потом было. Темнеют до черноты глаза, бледнеет лицо, срастаются тёмные брови, розовые веки дрожат… Весь – как туча. Кажется, что иной лик просвечивает через его внешность. Чёрный, страшный, пугающий, незнакомый и чужой. Иная сущность. Это уже не милый. Это уже не её Серёжа. Он только внешне похож на него. Что дальше? Он мог просто встать и уйти. Это – самое счастливое. Он мог сдёрнуть со стола скатерть, мог запустить в неё бутылкой, тарелкой, чем угодно, что будет под рукой. Она знала: такой – он может и убить. В бешенстве изрыгаются ругательства, его не могут скрутить трое взрослых мужчин. Единственное, что способно затормозить этот ужас, чтобы можно было выиграть пару секунд, – это русская заунывная песня. Наутро он помнил всё, что было до мгновения, когда затопились радужки его глаз…

Любек не запомнился Сергею никак. Всё та же тихость улиц с игрушечными фасадами лесенкой, всё те же готические храмы, стремящиеся проткнуть небо, замок, похожий на древние ворота с двумя башенками под забавными крышами, как шапочки – «ночные колпаки».

Исида решила везти милого в Висбаден, на курорт. Была наслышана о силе тамошних горячих источников. То, что Сергею сейчас надо.

По дороге заглянули во Франкфурт-на-Майне. Большой торговый город. Родина Гёте. В музей его Сергей не пошёл. Ну и что, родился? Важно, где умер. Вот ему суждено, он знает, знает – «на московских изогнутых улицах»…

Какого святого собор? Варфоломея? Короновались все короли священной Римской империи. И что? Опера? Пусть себе. Никуда он и шагу не двинется. Вот Цзайль – это интересно. Столько магазинчиков на одной улице он даже в Берлине не видел.

В Висбадене, как всегда, остановились в лучшей гостинице – «Роза», в центре города. Сергея осматривал местный доктор. Он, как и Исида, видел только внешнюю сторону событий: слишком много выпивки. Так недалеко и до могилы! Неврит седалищного нерва. Запретил пить совсем. Да, даже десять граммов вина. Сказал, что первое время будет очень тяжело: нервы дадут сбой – они привыкли, чтобы их подстёгивали. Но, если это пережить, есть надежда на здоровое будущее. И посоветовал как-нибудь отвлечься.

И начался кошмар! Крутило его сильно без алкоголя. Каждый день – нервный и злой. Она уже забыла, когда были близки. Он только отталкивал её: что надо? Он не пьян, чтоб ею соблазниться. Прости, прости…

В Висбадене выдержал неделю. Очень затосковал: одни и те же лица – на каждом углу. Немецкая каркающая речь. Кроме русской переводчицы, которую Исида где-то выкопала здесь же, – слова не с кем молвить… Неправда! Не легче ему от этой воды! Уже в горле стоит, как болото.

Очень ждали приезда школы с лучшими ученицами, вместе с Нейдером и Мирой. Буквально: со дня на день. Слали письма и нетерпеливые телеграммы. В чём дело? Здесь эта школа произведёт фурор! Они заработают массу денег и привезут их обратно в Россию, кормить голодных детей, оставшихся там, накупят для них костюмов и всякой всячины, чтобы школа непрерывно развивалась. Её же фактически бросили власти на произвол судьбы: выживай как хочешь!

Исида грустила: те несколько слов по-русски, без склонений, спряжений и родов, из которых она могла слепить смешную русскую фразу, никак не могли ей разъяснить, чем сейчас так мучится Сергей. Она спрашивала его о новых стихах через случайную переводчицу: о чём они? Он хмурился и молчал. Огрызался: «О тебе – ничего хорошего!» Даже вовсе стал прятать от неё свои наброски. Ей позарез нужен был русский человек, который смог бы найти ключик к его сердцу, которому он будет доверять, как этому гадкому Сандро, но который будет предан ей, Исиде. Вот задачка! Спасением явилась девушка двадцати трёх лет, полька, владеющая русским и английским языками. У неё было нежное имя Лола. Несмотря на заурядную внешность, в этой Лоле был знаменитый польский шарм, чем-то напоминающий шарм француженок. Однако, взглянув на неё, Исида решила, что девушка не опасна, Сергей на неё не польстится…

Обрадованный возможностью слышать родную речь, Сергей буквально вцепился в неё. Но надежды Исиды рухнули: он ни слова не рассказал о своих стихах. Каждый день, уже с Лолой, они отправлялись в автомобильные прогулки по окрестностям Висбадена.