— Точно! Но пасаран! — Неожиданно выкрикнул Федор и потряс крепко сжатыми кулаками, когда защита ловко зацепила нападавшего (впрочем, судя по реакции судьи, это было против правил).

Но какие могут быть правила в невесомости?! Ведь ты ежесекундно уже одним своим существованием в подвешенном состоянии нарушаешь все возможные правила, которые только существуют в мире землян!

Мы с Тайной даже переглянулись украдкой и укоризненно покачали головами: прежде за Смагиным такого азарта не наблюдалось. А что если он — тайный игроман или даже бывший спортсмен?

— Интересно было бы с ними вместе сыграть, — вздохнула Тайна. — Но сколько уже веков человечество мечтает о машине времени, а до сих пор так ничего и не изобрели…

— Ладно, хватит о спорте, — подытожил Федор. — У нас схема простывает, разве не видите?

— В принципе, к этому участку схемы остается добавить немногое, — пожал я плечами.

— Но это как раз и есть самое главное, что произошло с нашими кораблями с момента старта, — настаивал Федор.

— Ой, тогда можно я? — Затрясла поднятой рукой как заправская ученица-отличница наша очаровательная капитанша.

— Конечно! — Громогласно рявкнули мы с Федором.

— Ну так, — мечтательно задрала подбородок Тайна. — Летят они, значит, летят… И вот в один прекрасный корабельный полдень…

— Строго по московскому времени! — Всё же вставил я свои пять стилистических копеек.

— Угу. Так вот, в один прекрасный день, когда на корабле — полдень…

— Из противолежащей области протопланетного диска!.. — Не стерпел Федор.

— Из его мутных пучин!.. — Тут же подхватил я.

— Класс! — Тайна даже облизнулась, так что мелькнул остренький кончик ее опасного язычка.

— Выплывает расписная… — медленно проговорил Смагин, точно учитель, решивший во что бы то ни стало вытянуть самую нерадивую школьницу класса на тройку с минусом.

— Четвертая планета! — радостно заорала Тайна и в восторге от получившегося финала звонко захлопала в ладоши.

Мы небрежно присовокупили к ее успеху свои жидкие хлопки.

— Примерно так, но наверняка погромче аплодировали Четвертой Планете оба экипажа, — убежденно произнес Федор. — А сначала, думаю, была немая сцена.

— Угу, — подтвердил я, будто и впрямь был очевидцем этого знаменательного события. — Астроном отрывается от окуляра своей длиннющей и абсолютно объективной трубы, после чего торжественно провозглашает: «Я пригласил вас, товарищи космонавты, чтобы сообщить вам преприятнейшее известие. К нам летит еще одна, неизвестная, планета.»

— А пилот-оператор, хищно потирая руки, бежит стремглав совершать последний техосмотр своим боевым птичкам и докручивать последние винты на ракетных подвесках, — предположил Смагин. — Новая планета — это же здорово! Может, ему еще и пострелять доведется.

— Все вы мужчины — просто атавистические хищники, — безапелляционно произнесла Тайна. — Ага, а вот и еще один, самый хищный из всех на этом корабле…

Мы все обернулись.

Апрель, 2145 г.

Флагман Четвертой Межзвездной Экспедиции МКК-5 «Звезда»

Район планеты Павор, система звезды Вольф 359

День Д: Мы увидели Вольф 359-d

Лаас сидел в кресле спиной к двери и смотрел какой-то старый фильм. В наушниках.

На экране Земля очень-очень медленно врезалась в огромную планету.

— «Меланхолия», — резкие металлические звуки, которые издавал речевой синтезатор Хассо Лааса, всякий раз заставляли меня вздрогнуть. Но главное: он же в наушниках! Он не мог слышать, как я вошел!

— Был такой европейский режиссер в начале двадцать первого века, Ларс фон Триер, — продолжал Хассо, не оборачиваясь. — Он снял фильм о том, как Земля намерена врезаться в планету под названием Меланхолия.

— Но, конечно же, герою это лишь снится? — Предположил я. — Или не снится, но европейцы просят русских одолжить им Царь-Бомбу, оставшуюся на складе после «холодной войны», строят огромную ракету, герой летит и взрывает Меланхолию, обломки которой проносятся мимо Земли?

Лаас крутнулся в кресле.

— Нет, — коротко ответил он.

На меня смотрели два круглых черных стекла вместо глаз и хромированная металлическая личина, похожая на хоккейную.

Я уже давно привык к тому, что химику приходится носить изготовленную специально для него железную маску. Ее сделали еще тогда, в первый год полета.

Успел привыкнуть не думать о том, что под ней. Пусть этим занимаются врач и генетик.

Но к своеобразной манере Хассо Лааса вести беседу привыкнуть было нелегко.

— Неужели у фильма нет счастливого конца?

— Нет. Мне кажется, не будет его и у нашей экспедиции. Меланхолия владеет нами. Мы тонем в ней, как тонет наша планета, — химик, не оборачиваясь, ткнул указательным пальцем в экран, где нестерпимо медленно Земля въезжала в синее брюхо планеты-убийцы.

Я нахмурился.

— Вы сгущаете краски.

— Ничуть. Вы же знаете результаты обработки информации от «Фениксов». На первой планете нет разумной жизни. По крайней мере, там точно нет технологической цивилизации, которая могла бы создать радиоизлучающие объекты такой мощности, какие составляли Кричащий Крест. И весь экипаж уже это знает. А ведь каждый… каждый из нас, пошел на жертвы… и на эти жертвы в том числе, — Хассо постучал пальцем по своей маске, — только потому, что верил: мы встретим других. Других, таких же как мы.

— От первой планеты нас все еще отделяют миллиарды километров. Я не понимаю, как можно столь категорически отвергать присутствие там цивилизации.

— Петр, вы умный человек, всё вы прекрасно понимаете. А нет — так перечитайте мой отчет! Цивилизация, которая имеет развитую индустрию, обязательно выбрасывает в атмосферу ряд веществ, которые мы, химики-ксенологи, называем «маркерами разума». В атмосфере первой планеты станция «Феникс» не обнаружила ни одного такого маркера. Это также прекрасно согласуется с тысячами фотографий, переданных станциями. Нет городов. Нет автострад. В океанах нет кораблей. В небесах нет реактивных самолетов с их характерными горячими следами в инфракрасном спектре. А на ночной стороне планеты нет светящейся паутины освещенных дорог.

Пессимизм химика вконец меня измотал. И я, чего уж там, рассердился не на шутку.

— Товарищ Лаас, — сказал я официальным тоном. — Я понимаю, что вам, как и всем нам, тяжело далась наша шестнадцатилетняя экспедиция. И готов согласиться, что вам она далась куда сложнее, чем остальным… исключая, возможно, Багрия… Но даже ваша… кхм, болезнь… не дает вам права!..