Она глянула на него:

— Твоя вина?

— Если бы я не настаивал на том, чтобы идти туда вниз вместе с ним, если бы я не был так упрям, тогда, может быть…

— Бек, прекрати, — выпалила она. Он посмотрел на нее, удивленный этим упреком. Руэ сжала его руку. — Такие разговоры никому не помогут. Это произошло, и некого за это винить. Все сделали, что могли в опасной ситуации. Это все, о чем можно просить. Это все, чего можно ожидать. Оставь это.

Ее слова причиняли боль, но не большую, чем та, что он увидел в ее глазах. Руэ выдержала его взгляд, не позволив ему отвернуться.

— Мы теряем людей, которых любим, друзей и родных, потому что отправились в это путешествие. Ты что, этого не понимаешь? Ты этого не понимал, когда соглашался отправиться в эту поездку? Это стало вдруг неожиданностью? Неужели ты думал, что с Квентином ничего не случится? Или с тобой?

В замешательстве, удрученный, он покачал головой:

— Не знаю.

Она резко выдохнула, и ее тон смягчился.

— Это не твоя вина. Не в большей степени, чем вина моего брата, или Панакса, или Странника, или кого бы то ни было. Просто это произошло, такова оказалась цена риска, на который мы пошли.

Следствие риска. Вот так вот просто. Ты пошел на риск, а человек, которому ты был ближе всего, заплатил за это. Он заплакал. Все, что он сдерживал в себе,— разочарование, вина и печаль — вырвалось наружу. Бек не мог сдержаться. Ему не хотелось терять самообладание при Руэ — не хотелось, чтобы она видела, но все произошло, прежде чем он смог предотвратить слезы.

Руэ притянула его к себе, обняв, как обиженного ребенка. Она обхватила его руками и стала нежно баюкать, ласково воркуя, поглаживая по плечам. Твердые деревянные рейки лубка на ее левом предплечье впивались в его спину.

— О, Бек. Это ничего. Ты можешь поплакать со мной. Никто не увидит. Дай–ка я тебя подержу. — Она прижала его к себе. — Бедный Бек. Такая большая ответственность — и все сразу. Так много боли. Это ведь нечестно, да?

Он слышал, что она говорила, но утешение давали не сами слова, но звук ее голоса и тепло ее рук, которые обнимали его. Все чувства вырвались наружу, и она была тут как тут, чтобы принять все это в себя, забрав у него.

— Просто будь со мною, Бек. Просто дай мне позаботиться о тебе. Все будет хорошо.

Утром этого дня она просила его разделить с ней ее утраты. Утраты такие же тяжелые, как и те, что понес он. Ферл Хокен. Ее товарищи — скитальцы. Она неожиданно напомнила ему об этом, и ему захотелось вернуть ей часть того спокойствия, которое она давала ему.

К нему вернулось самообладание, и он обнял ее:

— Руэ, мне жаль…

— Нет, — сказала она, прижав пальцы к его губам. — Я не хочу этого слышать. Я не хочу, чтобы ты говорил.

На смену пальцам пришли ее губы, и она поцеловала его — отнюдь не мягко и не нежно, но настойчиво и страстно. Он не мог заблуждаться насчет того, что происходит, что это означает. Прошло лишь мгновение, и вот он уже возвращает ей поцелуй. Он забыл обо всем, кроме волны жара, которую она вызвала в нем. Целовать ее — это было каким–то безумием, чем–то невероятным. Он ощущал какое–то смутное беспокойство: казалось, тут что–то не так, но он не мог решить, что же именно, потому, что все было правильно. Она обняла его, подталкивая к корабельным поручням, пока он не оказался прижат к ним, и припала губами к его губам с такой страстью, что Бек едва мог дышать.

Когда она, наконец, отпрянула от него, он попытался понять, кто из них удивлен в большей степени. Судя по выражению ее лица, это была она, но он–то знал об охвативших его чувствах, не проявлявшихся столь явно. Они смотрели друг на друга в тишине, наполненной благоговейным трепетом, а затем она рассмеялась — это были низкие, неожиданные раскаты смеха, и ее лицо засияло так, что он был просто поражен.

— Это было неожиданно, — сказала она. Он лишился дара речи. — Я хочу еще. Я хочу много заниматься этим.

Он улыбнулся — вопреки самому себе, вопреки всему:

— Я тоже.

— Скоро, Бек.

— Хорошо.

— Думаю, я люблю тебя, — сказала она и вновь засмеялась. — Ну вот, я сказала это. Что ты об этом думаешь?

Она вытянула свою здоровую руку и прикоснулась пальцами к его губам, затем повернулась и ушла.

Спустившись в капитанскую каюту взглянуть на Квентина, он все еще испытывал потрясение от встречи с Руэ. Панакс, должно быть, заметил что–то в его лице, когда Бек вошел в комнату, потому что тут же спросил его:

— Ты в порядке?

Бек кивнул. Он вовсе не был в порядке, но у него не было никакого намерения говорить об этом. Впечатления были еще слишком свежи, чтобы делиться ими с кем–либо, все еще слишком удивительны для него самого. Ему нужно было время, чтобы привыкнуть, чтобы признать невероятное. Руэ Меридиан была влюблена в него. Именно это она сказала. «Думаю, я люблю тебя». Он мысленно произнес эти слова, и они прозвучали настолько смешно, что он чуть не рассмеялся вслух.

С другой стороны, она так искренне целовала его, и ему не скоро удастся забыть ощущения от этих поцелуев.

А он любил ее? Бек непрестанно задавал себе этот вопрос. Он не думал об этом прежде, так как сама мысль о том, что она ответит ему взаимностью, казалась бредовой. Довольно было и того, что они друзья. Но он любил ее. Он всегда в каком–то смысле любил ее, с того дня, как впервые увидел. Сейчас, после поцелуев и объятий, после того, как она сказала ему о своих чувствах, он понял, что любит ее так сильно, что не в состоянии совладать с этим чувством в одиночку.

Бек с трудом заставил себя думать о чем–то еще.

— Как он? — спросил он, кивнув в сторону Квентина.

Панакс пожал плечами:

— Так же. Он просто спит. Но мне не нравится, как он выглядит.

Это никому бы не понравилось. Кожа Квентина имела нездоровый бледный цвет. Пульс едва прощупывался, а дыхание было затрудненным и неглубоким. Он умирал, и никто из них не мог с этим ничего поделать, кроме как дожидаться неизбежного. Нервы юноши были на пределе, и Бек обнаружил, что снова плачет. Он смущенно отвернулся.

Панакс поднялся и подошел к нему. Он положил свою грубую руку Беку на плечо и легонько сжал его.

— Сначала Трулз Рок, а теперь горец. Это нелегко, — сказал он.

— Да.

Дворф убрал руку и подошел туда, где Грайан стояла на коленях на соломенном тюфяке в углу. Глаза ее были широко открыты, она смотрела прямо перед собой. Дворф покачал головой в замешательстве.

— Как ты считаешь, о чем она думает?

Бек вытер остатки слез:

— Полагаю, ни о чем таком, что нам хотелось бы знать.

— Ну и дела. Все это странствие, с начала и до конца, — сплошные беды. — Он помолчал минуту. — Жаль, что я в него отправился. Я бы ни за что не поехал, если бы знал, на что это будет похоже.