Решающий бой произошел в субботу 2 августа. Скупые на подробности военные документы той поры сохранили картину страшного напряжения той битвы: «…татаровя пришли к «гуляю» и изымалися у города за стену руками. И тут многих татар побили и руки пообсекли безчисленно много. И боярин князь Михайло Иванович Воротынской обошел с своим Большим полком крымских людей долом, а пушкарям приказал всем из большого наряда, из пушек и изо всех пищалей стрелять по тотаром. И как выстрелили изо всего наряду, и князь Михайло Воротынский прилез на крымские полки ззади, а из «гуляя-города» князь Дмитрей Хворостинин с немцы вышел»[239]. Удар с двух сторон ошеломил крымцев и отнял у них инициативу. Они бежали, больше не помышляя о взятии «гуляй-города», оставив на поле многих бойцов.

Девлет-Гирей оказался на перепутье. С одной стороны, он все еще был силен и мог продолжать военные действия. С другой стороны, большие потери и неудачи подорвали боевой дух его войска. Ждали триумфального шествия на московские пепелища, а вышла беспощадная сеча, где уже сложила голову ханская родня…

Неизвестно, как сложились бы обстоятельства. Воротынский одолел татар раз, другой. Возможно, отбросил бы их и в третий, и в четвертый раз… А может быть, стойкость его людей иссякла бы. Война — стихия ошибок. Их допускают все. Побеждает тот, кто делает меньшее их количество и готов сражаться до конца. При Молодях победил не только талант князей Воротынского и Хворостинина, да и не только их мужество, победило прежде всего русское упорство. Девлет-Гирея наши ратники «перестояли».

И еще помог победить героизм безвестного русского человека, вечная ему память и добрая слава! Его «подсунули» с фальшивым донесением крымскому хану — на верную смерть… Девлет-Гирей, колебавшийся — уйти или продолжить бой — прочитал донесение и лишился воле к победе.

Вот как об этом рассказывает Пискаревский летописец: «А в полкех учал быти голод людем и лошадем великой; аще бы не Бог смилосердовался, не пошел царь (Девлет-Гирей. —Д, В.) вскоре назад, быть было великой беде. А князь велики (Иван IV. — Д. В.) в ту пору был в Новегороде в Великом со всем, а на Москве оставил князя Юрья Токмакова с товарищи. А как царь (Девлет-Гирей. — Д В.) стоял на Молодях, и князь Юрья, умысля, послал гонца к воеводам з грамотами в обоз, чтобы сидели безстрашно: а идеть рать наугородцая многая. И царь (Девлет-Гирей. — Д. В.) того гонца взял, и пытал, и казнил, а сам пошел тотчас назад»[240].

Как его звали, этого гонца, отдавшегося в плен с грамотой князя Токмакова? Где могила его? Есть ли на ней крест или татары бросили мертвое тело псам на съедение? Ничего не известно. А ведь какой это был человек! На таких-то камнях русский дом и стоял столетиями.

Выставив заслон из трех тысяч конников, Девлет-Гирей устремился за Оку, домой. На «перелазе» также осталось еще две тысячи крымцев. Князь Воротынский, пребывавший в тревоге всю ночь, наутро 3 августа узнал об отступлении врага. Два неприятельских заслона были разбиты и большей частью уничтожены. Преследовать Девлет-Гирея за Окой Воротынский не решился. А может быть, и сил у армии не осталось: всякому напряжению есть предел…

Полки встали на свои прежние места. Они поредели. Возможно, из трех бойцов только один мог вновь выйти на Оку. Но кто мог — все вышли на государеву службу. От Ивана IV из Новгорода вскоре прибыл Афанасий Нагой с наградным золотом.

Тут добавить-то нечего. Такие дела в пышных комментариях не нуждаются. Наверное, хватит одного простого слова: выстояли! Есть в Молодинском сражении множество черт, роднящих его с битвой за Москву в 1941 году.

Во второй половине 1572 года солнце князя Воротынского стояло в зените. Слава его распространилась по всей Руси. Многие историки считали его победу главным поводом для отмены опричнины[241].

А в следующем году его не стало.

В апреле 1573-го он вышел «на берег», к Серпухову, с оборонительной армией юга России. Ничто не предвещало беды.

Вдруг возникло большое местническое дело между воеводой Сторожевого полка князем Василием Юрьевичем Голицыным и Михаилом Ивановичем, далеко превзошедшим его в военной иерархии: пост первого воеводы Большого полка, то есть командующего армией, давал Воротынскому полное и неоспоримое преимущество. О степени знатности обоих можно дискутировать… но факт остается фактом: Иван IV встал на сторону Голицына. Он получил 11 июля 1573 года так называемую «невместную грамоту». В этом документе говорилось от царского имени: «Мы тебя пожаловали, велели быть со князем Михаилом Воротынским без мест… А как вам береговая служба минетца и будет тебе до князь Михаила Воротынсково дело в отечестве, и мы тебя пожалуем, велим тебе на Воротынского суд дать и велим вас в вашем отечестве счести»[242]. Когда же Голицын вернулся со службы (между августом и октябрем 1572 года), никакого суда не состоялось, поскольку князь М. И. Воротынский был взят под стражу и отправлен в Москву, где его подвергли мучениям вместе с первым воеводой полка Правой руки князем Н. Р. Одоевским и вторым воеводой Большого полка М. Я. Морозовым. Все они оказались под арестом, подверглись опале и ушли из жизни. Причем Морозов даже не успел заступить на береговое «дежурство» в апреле.

Значит, какое-то расследование по «делу трех воевод» началось еще весной 1572 года, в апреле. Следствие шло как минимум до середины июля. А вскоре после этого все трое были мертвы[243].

Гибель трех крупных военачальников, фактически командной «головки» всей армии, выглядит загадочно. Московское правительство и сам царь никогда не давали на этот счет никаких объяснений. Опалу и казнь невозможно объяснить служебной оплошностью, поскольку один из казненных не успел прибыть на службу, следовательно, не мог совершить на ней никакой ошибки. Само местническое дело не становилось тогда поводом для смертной казни: в худшем случае строптивого местника отправляли в тюрьму. Казнь ему полагалась только за военное поражение, случившееся из-за местнического спора во время боевых действий. Да и трудно сыскать такие примеры… Скорее князь Голицын почувствовал какой-то разлад между царем и князем Воротынским, да и постарался его использовать себе на благо: на пустом месте обрел местническую «находку». Опальный вельможа становился источником местнических «потерек» для всего рода, его не щадили…