Надя залилась слезами и почти неразборчиво проговорила:

– Не знаю, останусь ли жива после того, что она со мной сотворит, поэтому вот решила заранее приготовить, кому что раздать. Ты не думай, тут не пустая коробочка, в ней разные мелочи, которые тебе всегда нравились, браслетик стеклярусный, помнишь?..

– Оставь этот браслетик себе! – прошипела я. – Не смей брать греха на душу! Ты должна сохранить этого ребенка! Знаешь, что услышала я, когда лежала на могиле Саровского праведника? Да-да, он говорил со мной! Упрекал меня в маловерии, потому что он не позвал бы меня к себе, если бы не намерен был исцелить. Наставлял, как жить мне дальше. А еще сказал: «Позаботься и о подруге своей и вразуми ее в минуты слабости и безумия. Убереги от ложного шага! Дитя ее вернется сюда однажды и содеет добро для веры русской. Спаси его!»

Я запомнила слова праведника от первого до последнего и сейчас все повторила их Наде, пропустив только одно: что он назвал будущее дитя ее лютым. Уж не знаю, что это могло значить: то ли станет он зверски злобным человеком, то ли это был намек на его отца, злого колдуна. Но я не решилась расстроить Надю – а такое слово кого угодно могло бы не то что расстроить, а просто убить! – вот я и пропустила его.

Несколько мгновений она смотрела на меня изумленно, потом нерешительно прошептала:

– Ты это сейчас придумала, чтобы меня отговорить? Да?

– Сама посуди, разве посмела бы я солгать от имени праведника, который спас мне жизнь, а не только здоровье? – ответила я, от души надеясь, что спаситель мой, который, конечно, слышал сейчас наш разговор, простит мне умолчание всего лишь одного слова. Ведь я так поступила только из жалости к Наде, только для того, чтобы наверняка отговорить ее от…

(Нескольких страниц нет)

Сырьжакенже, наши дни

«Это Верьгиз воет, – поняла Женя. – Верьгиз где-то близко, он думает, что мы окружены на кладбище, что мы уже в его когтях, зубах… да пусть думает что угодно!»

– Бежим! – Она схватила Трапезникова за руку и ломанулась сквозь заросли.

– Верьгиз думает, что мы еще на кладбище и что нас там рвут на части восставшие из могил упыри и упырицы? – пропыхтел Трапезников, послушно метнувшись за ней.

– Тебя, – бросила Женя через плечо.

– А тебя? – удивился он.

– А меня нет.

– Это почему?

– Догадайся! – буркнула Женя.

Трапезников покосился на нее, обгоняя:

– Верьгиз на тебя виды имеет, что ли? Поэтому и напал на тебя в городе? Поэтому и сюда притащил? Об этом говорила бабка? А руки зачем собирался тебе отрубать?

– Чтоб не рыпалась, – выдохнула Женя.

– А в воду зачем запихал?

– А чтоб до кондиции дошла, – невольно прыснула Женя.

– Типа вымачивал? – ужаснулся Трапезников. – Он антропофаг?

– Не удивлюсь, – вздохнула Женя. – Но погоди, постой-ка. Ты представляешь, куда мы несемся? Где дорога?

Трапезников принялся добросовестно озираться, недоуменно хмуря брови. Впрочем, Жене сейчас было все равно, знает он путь к спасению или нет. Она остановила Трапезникова потому, что ей было просто необходимо сейчас, прямо сейчас посмотреть на него – на человека, которому предстояло стать ее мужем. Вот они бегали туда-сюда уже черт – Чертогон! – знает сколько времени, держались за руки, бросались друг другу в объятия, тряслись от страха, но она как бы впервые увидела его: высокий, худой, может быть, слишком широкоплечий для этой своей поджарой стати, длиннорукий и длинноногий, этакий баскетболист… Глядя на Трапезникова, Женя вспомнила свою первую любовь – Юрку Котельникова из 10 «А» класса той же 57-й хабаровской школы, где училась и она – правда, в 8 «Б», детсад, не имеющий никаких шансов на внимание старшеклассника. Всеми правдами и неправдами Женька пробиралась на тренировки школьной баскетбольной команды, чтобы посмотреть, как вытягивается Юрка перед кольцом, как аккуратно закладывает туда мяч, как напрягаются мышцы его длинных ног в красных атласных спортивных шортах, как взлетают надо лбом его светлые волосы, как блестят глаза…

Не то чтобы Трапезников был похож на Юрку Котельникова, вот разве что волосы у него были светлые и так же взлетали, как будто он замер в прыжке, вернее, в полете. Таким она увидела Трапезникова впервые, таким он запал в ее сердце, и никакие прабабушкины предсказания тут были ни при чем: ведь Трапезников явился ей в момент краткого беспамятства, которое настигло ее на крыльце Дома культуры на Покровке. Это было страшное видение, которое недавно воплотилось в явь на кладбище, и Женино сердце ёкнуло так же, как в первый раз – и не только от страха! Дело было в том забытом состоянии восторженного ожидания чуда и счастья, которого Женя не испытывала со времен своей первой девчоночьей влюбленности, о котором забыла начисто при встрече с Михаилом Назаровым – и которое вдруг воскресло в душе именно при виде Трапезникова.

Да, знала, знала прапрапрабабушка Евгения Дмитриевна, что напророчила прапраправнучке Женечке! Вот только жаль, не научила, как ей этого самого Александра Николаевича Трапезникова к рукам прибрать. Ее собственная любовная история осталась на вырванных из дневника страницах, поучиться внучке было не на чем. А вышеназванный Александр Николаевич, похоже, нескоро излечится от скорби по законной супруге. Вон как задрожали его руки, когда нашел ее платье в том шкафу, вот с какой болью спрашивал: «Валентина, Валечка, да неужели… неужели тебя больше нет?!»

«Да я с ума сошла! – мысленно вскричала она. – Да я озверела, что ли?! Плотский голод одолел? Любой ценой надо захапать себе понравившегося мужика? С чего ты взяла, что имеешь на него право? Прапрапрабабушка напророчила? Да уж, она была еще та пророчица… Жалела Надю Артемьеву, уговаривала ее сохранить ребенка, а того, что этот Виктор-победитель убьет ее собственного сына, не разглядела во тьме времен?! Да можно ли ей верить?! И нужно ли это мне?»

– Я почему-то был уверен, что мы бежим к дороге, а это река… – пробормотал Трапезников, и Женя с изумлением обнаружила, что ее задумчивость, которая завела ее и в прошлое, и в будущее, длилась несколько секунд. Вот уж воистину – летят мысли стремительно, как стрелы!

– Откуда река?! – не поверила Женя, но тотчас различила за чахлыми древесными стволами слабое серебристое свечение. Очевидно, река огибала деревню, близко подступая к кладбищу, оттого там и была такая сырая земля. Да, немилостивы были местные жители к своим покойникам, опуская их насовсем в эту студеную сырость.

В это мгновение Женя вспомнила, что среди этой студеной сырости лежит теперь Михаил, – и зябко обхватила себя руками за плечи.

– Я так понимаю, ты в Сырьжакенже уже бывал? – спросила она. – И на кладбище тоже, раз ничему особо не удивился? Я про бабку Абрамец от Михаила слышала… царство ему небесное, а ты что, видел ее?

Трапезников кивнул:

– Было дело. Бабка Абрамец меня пригласила в свою могилку отдохнуть, а твой муж намеревался меня превратить в такое же чудище с белым лицом, как он сам.