В самом Афганистане ситуация для нас также складывалась непросто. Видя усиление позиций СССР в Афганистане, США стали активно снабжать оружием и деньгами афганскую вооруженную оппозицию, поддерживали ее информационно и политически. Именно там при поддержке американцев начал свою террористическую «карьеру» Усама бен Ладен, воевавший с советскими войсками. Помимо Соединенных Штатов помощь мятежникам оказывали также Китай, Пакистан и некоторые другие государства104. Нельзя сбрасывать со счета и еще один фактор внутриаф-ганского конфликта, который, в свете недавней российской истории, сегодня мы можем представить более рельефно. Речь идет о набиравшем мощь в Афганистане сепаратизме окраин. Дело в том, что афганские революционеры представляли прежде всего пуштунское большинство население страны, поэтому на местах усилились реакционные националистические движения представителей национальных меньшинств. Многие районы страны оказались под контролем сепаратистов105. В результате земля Афганистана превратилась в арену кровавой и продолжительной гражданской войны. Участие СССР в афганской гражданской войне стоило советскому народу около 15 тыс. жизней, обернулось ростом внешнеполитической изоляции СССР и колоссальными военными расходами.

Отдельные внешнеполитические просчеты и поражения не могли остановить поступательного развития взаимоотношений Советского Союза с государствами «третьего мира», многие из которых видели в сближении с нашей страной гарантию своей независимости и процветания. Благодаря содействию и безвозмездной помощи СССР возникли гидротехнические и водно-хозяйственные комплексы в Иране, Анголе, Тунисе; энергетические в Египте, горнодобывающие в Северном Йемене, Мали, Гвинее-Бисау. Если к середине 1970-х годов в странах «третьего мира» советской стороной было построено или строилось 899 крупных промышленных и других народно-хозяйственных объектов, то к середине 1980-х годов число таких объектов приближалось уже к 4 тыс. Вопреки нередко звучащему со времени «горбачевской перестройки» политически предвзятого и в корне неверного утверждения, будто бы помощь развивающимся государствам оказывалась советской стороной в одностороннем порядке, в ущерб своим экономическим интересам, в действительности сотрудничество развивалось на взаимовыгодной основе.

Проникновение СССР в стратегически важные регионы мира способствовало не только нашей военной безопасности, но и усилению веса Советского Союза в международной торговле, создавало новые рынки сбыта для советской промышленности. Укрепляясь в регионах с теплым климатом и богатыми природными ресурсами, СССР получал возможность обеспечить свою полную экономическую независимость, а в перспективе – экономить громадные средства на освоении собственных природных богатств, расположенных, как правило, в труднодоступных районах страны. В целом же, как подчеркивают некоторые современные авторы, советская политика в «третьем мире» вырабатывалась и осуществлялась исходя из реалий биполярного мира, расколотого на два враждебных друг другу блока, и мало зависела от тех политико-идеологических штампов и оболочек, в которые она, по необходимости, драпировалась.

Многие историки сходятся во мнении, что смерть Брежнева означала конец целой исторической эпохи. К сожалению, это казалось бы рядовое событие означало гораздо большее, а именно завершение самой дерзкой и величественной попытки человечества вырваться из царства необходимости в царство свободы, попытки построить принципиально иное, более светлое, справедливое и человечное общество, в котором бы не существовало отчуждения тружеников от результатов их труда, угнетения человека человеком, наконец, сделалось бы невозможным распределение людей по имущественному и образовательному цензу. Теперь, если у нас когда-нибудь хватит сил и мужества продолжить начатый нашими предшественниками путь, многое придется возрождать буквально с нуля. Смерть Брежнева, таким образом, означала вступление России в очередную, третью по счету Смуту со всеми ее непременными атрибутами: самозванцами, олигархической семибоярщиной, иноземными благодетелями, безмолвствующим народом и многими, многими другими.

Время с 1964 по 1982 год было далеко не самым худшим в осуществлении советского проекта. Преемники Брежнева – многочисленные стервятники, раздирающие нашу страну – получили гораздо более роскошное наследство по сравнению с тем, что унаследовал сам Брежнев от своего предшественника – царя кукурузных полей Хрущёва. На международной арене СССР смог добиться стойкого паритета со всеми своими стратегическими противниками; экономическими и военными средствами была укреплена система социалистических государств; росло советское проникновение в страны Африки и Латинской Америки, которые прежде на протяжении нескольких столетий являлись исключительной вотчиной западноевропейских хищников и США.

Внутреннее положение в СССР также имело позитивную динамику. Советская экономика устойчиво прогрессировала, что позволяло задумываться об осуществлении новых амбициозных программ по освоению космоса, решительному преобразованию природы, качественному совершенствованию социальной сферы. Завершалось формирование новой исторической общности – советского народа, по своим объединительным функциям и полиэтническому составу в чем-то аналогичного американской, индийской или, скажем, бразильской нациям. Находилась на подъеме и духовная сфера – культура, наука, образование. Главным результатом развития Советского Союза в 1964–1982 годах следует считать вступление в самостоятельную жизнь наиболее грамотного за всю историю страны поколения, выросшего в условиях мира и постоянного подъема благосостояния. Это поколение обладало колоссальной творческой энергией, профессионализмом, верой в будущее и осознанно стремилось к новым, невиданным прежде свершениям.

Конечно, это не означает, что в нашей стране было все так безоблачно. Стабилизация не означает стабильности. Развитие любого, самого благополучного общества обязательно предполагает существование в нем каких-либо противоречий, которые и являются мотором исторического прогресса. Полное устранение противоречий будет означать конец истории – ни больше, ни меньше. Советское общество было живым, растущим организмом, поэтому в нем также имелись отдельные конфликты интересов, неполадки, трения. Но они не носили антагонистического характера. Отягощавшие внутреннее положение болезни не являлись смертельными, вполне подлежали лечению, причем, как правило, отнюдь не хирургическому, а вполне мирному, терапевтическому. Многое зависело от того, какой путь будет избран наследниками Брежнева, какие цели они будут преследовать – цели укрепления державы или свои собственные. И проблема заключалась не в личности очередного партийного лидера, а в том, какие социальные силы будут определять его курс.

Вот тут-то и проявился во всей своей красе главный изъян советской системы, о котором много и убедительно пишет известный исследователь и публицист Михаил Калашников: ей не было равных в воспитании высоких патриотических качеств у рядовых граждан, но, видимо, в силу ее эгалитаризма, она серьезно буксовала, когда дело касалось культивирования элиты. В силу этого порока брежневскому поколению лидеров не удалось не только подготовить себе более или менее надежную смену, но даже преодолеть процветавшую с хрущевских времен разобщенность в советской верхушке. В России, впрочем, так же, как и в любом другом государстве, господствующие слои никогда не были полностью однородны. Только в исключительных условиях эту разобщенность удавалось худо-бедно нивелировать. Так произошло, например, ценой огромных человеческих жертв в 1917–1953 годах. Хрущёву оставалось лишь подыскать более адекватные новым условиям развития страны ненасильственные, демократические формы поддержания баланса сил в верхних слоях советского общества, но и в этом вопросе он «пошел другим путем»… В результате сразу же, еще в начальные годы правления Хрущёва, распался и без того шаткий союз между либеральной интеллигенцией и консервативным чиновничеством. Но это было еще полбеды. В России мнением интеллигенции пренебрегать было заведено исторически – иначе страна рухнула бы гораздо раньше. А вот когда трещины образовались в самом «монолите» советской бюрократии – то это таило в себе уже нешуточную угрозу.