Он не переставал восхищаться уникальностью этого города. Не оказавшись здесь однажды, нелегко до конца понять, что значит, когда образец современной цивилизации существует посреди дикой природы, наподобие той, что была воспета Фенимором Купером и Джеком Лондоном. В пяти минутах езды на катере от опрятного даунтауна с его банками, торговыми центрами и тротуарами, столь чисто вымытыми, что в них отражается небо, наступает территория абсолютной власти океанской воды и дикой природы. Киты и дельфины сопровождают лодки, как по заказу появляясь из морских глубин. Да что там говорить – прямо в городской черте дорогу переходят медведи.

Неподалеку, в долинах, скрытых за цепью суровых гор, все еще живут предки четырех племен-первопроходцев. Их единение с природой передалось большому городу и, быть может, потому жители Ванкувера столь спокойны, улыбчивы, словоохотливы и покладисты. По крайней мере, на первый взгляд. Такой представляется наивному ребенку атмосфера типичной индейской деревни. Новичкам не верится, что здесь кто-нибудь знает, что такое тяжелый физический или интеллектуальный труд. Люди пьют свежевыжатый сок и едят лучшие в мире роллы, бегают вдоль набережной и с рук кормят енотов в парке Стэнли. Вот и вся жизнь.

«И все-таки здорово было бы получить сейчас в морду, – мечтательно подумал он, не сводя глаз с самого крупного португальского туриста. – Сразу бы протрезвел чуток, освежился, а потом – два по пятьдесят и отметелить этого козла…».

– Вы русский? – услышал он вдруг.

Обернувшись, увидел за стойкой мужчину лет тридцати.

Внешность показалась ему знакомой. Видел он где-то этот нагловатый прищур глаз, глядящих не по возрасту строго из-под очков, черные волосы, отдающие блеском, словно набриолиненные…

– Русский, – он из последних сил пытался вспомнить, как зовут этого парня. – А вы?

– Я? Русский. Хотя, какая разница? А вот, предположим, я еврей… А, ну да, я ведь сам первый начал, спросил у вас, кто вы и….

– Плохо, – он не дал парню договорить и, отвернувшись, сделал вид, будто увлечен созерцанием ассортимента бара.

– Почему это? – не унимался молодой человек.

– А какой толк оттого, что вы еврей?

– Не слышу логики в вопросе.

– Точно – еврей. Выражаетесь слишком стройно. Откуда логика, юноша? Это у меня девятая двойная. – Он поднял свой стакан и поймал в него оконный свет. Потом мотнул головой и, придвинув стул к собеседнику, предложил: – Послушай, еврей, выпьем за русских?

Молодой человек молчал, пытаясь увернутся от ужасного запаха, исходящего от собеседника. Похоже, дышать даже перестал.

– Не хочешь за русских, давай за евреев…

– Простите, мне надо идти, – попытался ретироваться юноша. – У меня назначена важная встреча…

– Шарлотта! – прокричал «пьянчужка». – Еще два двойных, нет, тройных!

Барменша проворно исполнила просьбу.

– Встреча, говоришь? Часом, не со мной?

– Нет, думаю, не с вами. Но тот человек тоже русский.

– Чудесно. Пока его нету, давай выпьем за Россию.

– Ну, давайте, – кивнул молодой человек.

– Лицо знакомое… Ты кто вообще? То есть ты с телевидения? – спросил его гостеприимный завсегдатай, когда они выпили вновь «за встречу».

– Нет, я не работаю на телевидении. Меня все путают с Малаховым. А моя фамилия Пташечкин. Я журналист Интернет-издания. Аккредитован здесь, в Олимпийской деревне.

– Точно! Малахов! Как я сразу не догадался? – Мужчина хлопнул себя по лбу. – А чего ж ты говоришь, что еврей? Какой же Малахов еврей?

– Так я и не еврей.

– Зачем же меня вводишь в заблуждение?

– Я ведь сказал «предположим».

– Ну черт с тобой. Я и так вижу, ты наш. В смысле нормальный…

– Извините… Объясните мне, что ненормального в евреях? У меня куча друзей из этого племени. И что? – Молодой человек покраснел то ли от обиды за друзей, то ли от приступа мотивированной агрессии.

Видимо, что-то произошло в сознании этого националиста и он, встрепенувшись, вздохнул:

– Ты не обращай внимания… Это я шучу так. Здесь не пошутишь на эти темы, а с нашими можно.

– Шутки странные…

– Да брось ты! Давай выпьем. Я ведь и правда думал, что ты русский. Да я ихнего брата, наоборот, уважаю, причем больше, чем иного нашего. Нашему ведь что надо? Выпил, закусил, поспал. Лишь бы не работать. А потом обижаются, что полстраны чеченцы захватили. Тебя как зовут?

– Ну, Евгений.

– Нуевгений – странное имя. По маленькой?

– Мне вообще-то не рекомендуют доктора…

– Женя, не нервируй меня. Если хочешь знать, я тут человек авторитетный, и подружиться со мной было бы очень полезно.

Они выпили. Евгений оказался легким в общении и выпивке парнем.

«Может быть, это судьба. Парень вроде нормальный», – подумал он и заказал еще один «раунд» напитков.

Он так и сказал Шарлотте:

– Another round, please.

– Женя, а как ты здесь оказался? Не в Ванкувере – это понятно, ведь сейчас у всех, кроме меня, Олимпийские игры, а в этом ресторане как очутился?

– Друзья из местных рекомендовали. Говорят, тутошний лосось на гриле идет замечательно под шардоне. Но вино пить уже поздно. Из-за вас. Кстати, вас я раньше нигде не мог видеть?

– Откуда, Женечка, откуда? Я сто лет здесь живу. Уже не помню, как в моем московском дворе пахнет. Хотя, наверное, там до сих пор пахнет помойкой… Ладно, Женя, надоело мне морочить тебе голову. Я тот самый Олег, с которым у тебя здесь назначена встреча. Можешь звать меня просто Олегом или дядей Олегом – дело твое… Слушай, сейчас вот эти итальянцы… португальцы уйдут, и мы сядем на самое козырное место. Ты будешь кушать свой лосось, а я тебе кое-что расскажу интересное, идет?

Евгений с трудом скрывал возмущение, но говорить ничего не стал, претензий не предъявил – любопытство, наверное, победило.

– Идет, ладно. Только не надо было эту проверку устраивать – зря время потеряли.

– Не зря, поверь.

– Теперь я могу со спокойной совестью заказать лосось, чтобы все было по уму, – облегченно вздохнул Евгений.

– Разумно. Ум в нашем деле – самое главное. А потом уже честь, совесть…

Вскоре их пересадили за стол. Уходя, португальская тусовка недовольно морщилась и бросала строгие взгляды в их сторону.

– Как жизнь вообще в России, Женя? – спросил Олег, когда заказ был сделан, а на столе появилась новая порция виски и две бутылочки колы.

– Ничего нового. Хотя… Вы когда уехали?

– Предположим, в 1991-м году, летом.

– Предположим? Интересно. Ну, если предположить, что вы покинули Россию в 1991 году, то с тех пор многое изменилось.