Логинова поражали открытость и добродушие его деловых партнеров. Его трест в 1934 г. заключил с американской фирмой «Браун инстрэмент компани» на четыре года договор о технической помощи, по которому советская сторона обязывалась закупить приборов на 400 000 долларов США, а американская — бесплатно снабдить каждый прибор технической документацией. В рамках этого соглашения ЦК в 1936 г. послал Логинова на два года в Филадельфию, где находилась штаб-квартира «Браун». Логинов помогал организовывать двухмесячное обучение советских ИТР техническому обслуживанию закупаемой аппаратуры, по поручению городских властей Москвы узнавал для строительства канала Москва-Волга, как поставлен контроль над системами каналов в США, вел переговоры о покупке машин для изготовления авиаприборов, выяснял, насколько продвинулась фирма «Браун» в разработке своего потенциометра. Он забавно и отстраненно, как этнолог, описывает традиции американской деловой жизни — заботу о тесных личных связях, деловые обеды, процесс переговоров и рассмотрения предложений. В то же время он не может скрыть, что играл в эту игру, в роли советского делового партнера, не без удовольствия. Ему совершенно очевидно нравились американская жизнь, свободное и непринужденное общение с американскими инженерами и рабочими, приглашения от президента фирмы Ричарда Брауна, с которым у него установился очень хороший контакт, маленькое пари с партнером мистером Хэджеком насчет того, кто из них быстрее выучит язык другого — Логинов получил от Хэджека пластинку Шаляпина, а сам преподнес ему русский коньяк. Тем не менее он не поддался искушению поставить увиденное в Америке выше советского эксперимента. Чалых было уже гораздо труднее противиться власти американских впечатлений. «Я почувствовал превосходство американской техники…» — признается он. Власти послали его в 1936 г. в США знакомиться с американским электродным производством. Он посетил «Мекку американской электродной промышленности» — фирму «Нэшнл карбон» на Ниагарском водопаде, заводы в Кливленде, Пенсильвании, Мичигане, Сан-Франциско, фирму «Вестингауз» в Питтсбурге. Правда, у него и в США, так же как в Германии, сложилось впечатление, что сотрудники той или иной фирмы больше заговаривали ему зубы, чем показывали производство. Один американец даже подтвердил, что иностранцам при посещении заводов приходится прибегать к уловкам: например, японцы всегда приходят вшестером, чтобы один отвлекал сопровождающего, пока остальные всё не сфотографируют. Но, по мнению Чалых, он увидел достаточно. Представленная техника отличалась от любой известной ему европейской. Плавильные печи, которые в США могли выдавать до 80 тонн электростали в год, в Советском Союзе осиливали не более 30 тонн; практикуемого здесь безуглеродного производства ферромолибдена на родине у Чалых не знали; американские заводы не держали собственных ремонтных мастерских, поскольку их бесперебойно снабжали запчастями другие фирмы. Такой сервис в промышленности ошеломил Чалых, привыкшего с боем добывать каждую запчасть и каждый винтик. Эта страна представлялась ему одновременно огромным арсеналом идей, технической энциклопедией и гигантской выставкой-ярмаркой, где советских ИТР сердечно приглашали всё смотреть и чем угодно пользоваться. Чалых набрал там столько технических каталогов и брошюр, сколько мог унести. Он получил заряд вдохновения, новые творческие импульсы и понял необходимость борьбы с проблемами, которые на родине даже не казались ему таковыми. Научившись в США, как сделать производство менее вредным для здоровья, он покончил с «невыносимыми санитарно-гигиеническими условиями» на своем заводе. После четырех месяцев исследований коллеги Чалых нашли заменитель каменноугольной смолы, которые прославился как «революционное достижение» и вошел в учебники. Чалых ощутил в Америке личную свободу, которая едва не вступила в конфликт с его преданностью родине, и был вынужден сам себе напоминать о своих обязанностях: «Получив неограниченную свободу я не забывал о своей ответственности советского инженера и гражданина. Эта позиция и определила мою ориентацию в чужой стране». Федосееву стоило еще большего труда отмежеваться от соблазнов этой страны и остаться верным прежним убеждениям. Его в мае 1938 г. командировали вместе с группой работников электровакуумной промышленности в фирму «РКА» в Гаррисон, штат Нью-Джерси, чтобы посмотреть, какая у США есть техника для этой отрасли. Кроме того, его назначили заместителем председателя комиссии Главэкспрома и поручили ему писать отчеты, присматривать за коллегами и организовать получение и проверку технической документации. Федосеев ехал через Латвию, Германию и Англию, и во всех трех странах его поразили благополучие, множество товаров и переполненные прилавки. Он не обнаружил в Германии голода, о котором ему толковали в Советском Союзе, и не увидел в Англии нищеты, которую представлял себе, читая дома об этой стране. Нью-Йорк его окончательно покорил: «Этот огромный город внушал мне уважение тем колоссальным и умным трудом, который заключался в каждом квадратном метре его территории, в каждом камне его зданий. В коробках небоскребов я видел величие замыслов и труда людей; на расстоянии и вблизи, в полировке гранита зданий, в обрамлении и отделке окон, дверей, лестниц я видел бездну умения, чувствовал уважение к труду. К сожалению, у нас в стране было все наоборот. Небрежность в работе, "коекакерство" уже начинали чувствоваться». Коммунистам Чалых и Логинову удавалось держаться, напоминая себе, что в Америке инженер, продавший свои патенты, влачит безотрадное существование, или, например, что там запрещены разводы, у Федосеева же не получалось выстроить перед собой такую защитную стену, хотя он всеми силами сопротивлялся чарам США: «Моя строгая лояльность по отношению к своей стране и… желание не поддаться воздействию нового мира, конечно, значительно препятствовали моему реальному знакомству с ним». Его стратегия самозащиты не срабатывала. Он пытался искать в Соединенных Штатах плохие стороны, желая убедить себя, что жить здесь не лучше, чем в СССР, и отказывался ближе познакомиться со страной. Несмотря на это, он по-прежнему боялся перед лицом американского жизненного уровня и американской трудовой культуры «утратить смысл жизни в Советском Союзе». Федосеев сосредоточился на том, чтобы обратить к вящей выгоде для СССР накопленные в США знания о технике и организации труда, делая в отчетах и письмах всевозможные рацпредложения. Но и это не помогло, поскольку он увидел, что письма не имеют никаких последствий. В конце концов он вдрызг разругался с председателем комиссии Валерианом Михайловичем Калининым, сыном М.И. Калинина, споря с ним о смысле и цели своей деятельности, ибо чувствовал себя так, будто стоит «на запасном пути». Обескураженный и разочарованный, Федосеев по собственному желанию вернулся в Советский Союз, чтобы не иметь больше дела со «страной чудес» — Соединенными Штатами.

Если в начале первой пятилетки средства массовой информации твердили, что идеальный инженер должен думать, действовать и выглядеть как американец, то с 1931 г. подобное представление уступило место портрету иностранца, путающегося под ногами и совершенно не вписывающегося в советскую действительность. В сознании советских инженеров запечатлелся в основном последний из двух образов. При этом и коммунисты, и более критически настроенные инженеры в равной мере демонстрируют советский патриотизм и неприязнь к иностранным коллегам. Гордость пионеров и родоначальников советской промышленности не допускала, чтобы их наставляли, опекали и водили на помочах чужаки. Постоянное присутствие всезнающих надзирателей со стороны противоречило их претензиям на способность самостоятельно справляться с любыми кризисами и находить новые решения. Советские инженеры рисуют на иностранцев такие же злые карикатуры, что и газеты тех лет: они изображают никчемных, заносчивых фатов, думающих только о достатке и комфорте. В результате иностранные инженеры наделяются теми же чертами, за которые раньше клеймили старую русскую интеллигенцию. Иностранец перестает быть демократичным американцем без пиджака, держащимся на равных с рабочими, и превращается в бесчувственного капиталиста. Иностранцы гонятся за наживой, отбывают службу по инструкции, утаивают от русских новейшую технику; советские же ИТР борются за идею, относятся к своему делу с энтузиазмом и играют открытыми картами. Противопоставляя себя иностранцам, советские инженеры лишний раз подчеркивали собственную индивидуальность и при этом действительно в значительной мере идентифицировали себя с идеалами, внедряемыми пропагандой. Постоянный комплекс неполноценности в сравнении с заграницей, с одной стороны, рождал в них высокомерие и шовинизм по отношению к иностранцам, а это, с другой стороны, укрепляло их веру в советские идеалы и цели.