огромном портфеле Буха — если бы кто-нибудь заглянул туда — можно было найти все: свежие нелегальные издания, оттиски статей, бумагу для очередных брошюр, листовки и т. п.

Кравчинский встречался с Бухом в условленном — абсолютно нейтральном, далеком от всех явочных квартир — месте и всегда дивился спокойствию и поразительной выдержке молодого человека. Казалось, он совершенно лишен способности говорить — таким упорно-молчаливым являлся на свидания. Глядя на него, Сергей часто думал о том, сколько новых молодых сил, несмотря на жестокие преследования, на всяческие притеснения, на постоянную угрозу тюрьмы, каторги, смерти, становятся в шеренги бойцов. Друг друга отважнее, друг друга талантливее. Вот хотя бы этот, Валерьян Осинский, с которым недавно познакомился. Хорош собою, чертовски умен, отчаянно смел. О нем, совсем еще юном, уже ходят легенды.

...А паутина, которую плело вокруг Кравчинского Третье отделение во главе с новым шефом Дрентельном, становилась ощутимее, кольцо с каждым днем сжималось. Вот уже и возле квартиры Малиновской замелькали подозрительные субъекты, каждый идущий сюда чувствовал за своей спиной пристальные взгляды шпиков.

Однажды Николай Морозов, проживавший на окраине города у присяжного поверенного Ольхина и, кажется, влюбленный в Любатович, провожая девушку, наткнулся на низкорослого, с длинными, до плеч, волосами и похожими на расплющенную картофелину носом шпика. Тот явно кого-то выслеживал, потому что, приблизившись, долго всматривался в лицо Морозова. Во второй раз они встретились на Николаевском мосту, неподалеку от квартиры Адриана Михайлова, и снова обменялись взглядами. Потом — уже в обществе высокого бритоголового толстяка — Николай видел его вблизи дома, где жил их товарищ.

Итак, сомнений быть не могло: их, по крайней мере кого-то одного, засекли и теперь выслеживают остальных. Необходимо принимать срочные меры. Кравчинский это понимал, требовал от товарищей, прежде всего от Адриана и Баранникова, своих сообщников по убийству Мезенцева, немедленно скрыться, а сам... Вот уже прошел месяц, второй, теперь уже третий после акции, а он еще здесь, никуда не выезжает, пишет, редактирует издание, женится. Просто чудо. Дивятся даже те, кто хорошо знает Сергея, кому поручено его охранять.

И все же... Это случилось в одно октябрьское утро. Сергей был у Личкусов, когда влетел Александр Михайлов и бросил с порога:

— Трощанский арестован.

— При каких обстоятельствах? — невозмутимо спросил Кравчинский.

— Еще не знаю. Я только что оттуда. Знак безопасности на месте, а в квартире засада. Чуть было не попал к ним в руки.

Дворник был взволнован, говорил прерывисто, часто переводя дыхание.

— Постой, расскажи толком, — остановил друга Сергей. Затем попросил Фанни принести чай.

— Подхожу к дому — сигналы на месте, звоню — открывается дверь, и вдруг — кто бы, ты думал, меня встречает? Жандармский унтер! «Входите, входите», — приглашает. Я сразу сообразил: «Мне, говорю, к модистке, я ошибся», — а этажом ниже действительно живет модистка. Смотрю — за унтером еще две жандармские морды. «Мы, говорят, не можем вас отпустить, должны доставить в полицию». — «Зачем в полицию?! — играю в простачка. — Что я такое натворил?» А они свое — там, мол, разберутся. И вот идем мы по ступенькам вниз, выходим на улицу. Ну, думаю, будь что будет. Выхватил стилет — они, как мухи, разлетелись...

Кравчинский рассмеялся.

— ...А я — бежать! Слышу, они за мной. «Держи! Лови! Стой! Стрелять буду!..» Ну, думаю, черта лысого попадешь в меня. Бегу и сам кричу: «Держи! Лови!..»

— Молодчина, Саша! Какой ты все же молодчина! — похвалил друга Кравчинский.

— ...Лечу, ног под собой не слышу, вдруг вижу — забор. Я через него — никогда так ловко не прыгал! — перемахнул, а там какой-то дровяной склад, злющая собака, чуть не порвала, проклятая. — Александр осмотрел обе штанины. — И вот... как видишь...

— Ну, брат, — Сергей подошел, хлопнул товарища по плечу, — молодец! Фанни, ты слышала? — Он вдруг помрачнел. — Жаль Трощанского. Однако почему именно его? Он ведь у нас новичок.

Александр пожал плечами.

— Во всяком случае, — сказал, — надо немедля изменить систему сигналов.

— Разумеется, — думая о чем-то другом, ответил Сергей. — А знаешь, что мы сделаем? — сказал заговорщически. — Подразним Зурова. Он утверждает, что типографии в городе нет, а мы ему самую свежую информацию преподнесем. Об этом случае. Газета должна выйти завтра, вот и будет Зурову нилюлька. Пусть попрыгает. О твоем бегстве очень скоро станет известно в Третьем отделении. Пусть там локти кусают.

— Хорошо, — сказал Александр. — Но кто свяжется с типографией?

— Я мигом. Не беспокойся, все будет как полагается. — Кравчинский встал. — Фанни, дай, будь добра, зонтик.

— Куда ты, Сергей? — удивилась Фанни.

— В типографию. Ведь дорогу туда знаю только я.

— Но... милый...

— Быстрее, не будем терять времени, — не отвечая на ее возражения, проговорил он.

Когда Фанни пошла за зонтиком, он быстро раскрыл сундук, достал кинжал и заткнул его за пояс.

— Так будет понадежнее, — сказал.

— Не стоит, Сергей, — нерешительно возразил Михайлов. — Невелика сенсация.

— Эт, не понимаете вы. Это же как бомба! Нельзя такими вещами пренебрегать. Все, все надо подчинить одному. Даже мелочи.

XXIV

Мария Константиновна Крылова, женщина лет сорока пяти, ничем особенным среди жильцов дома № 7 по Николаевской улице, в двух шагах от Невского, не выделялась. Правда, отличалась она очень уж сильной для своего возраста близорукостью, которая часто вводила ее в заблуждение. Работать она не могла, единственные средства к существованию имела от квартирантов. Их у нее трое или четверо. Сама покупает им продукты, готовит, потому что собственной семьи, детей бог не дал. С соседями живет в мире, не сторонится их, а ему, дворнику, может и рюмку преподнести — за то, что дровишек наколет или воды иногда принесет. А однажды — чудачка! — показалось ей, что в квартиру вдруг забежала крыса! Настоящий переполох подняла. Около часа пришлось шарить по всем уголкам, пока дворник сам не убедился и хозяйку не убедил в том, что никакая тварь к ней не пробиралась: ведь квартира не внизу, не в подвале, а вон где, на втором этаже. Но что поделаешь, и такие пугливые