– Кто он? Твой проклятый поп? Убью!

Марта снова закричала, и он, отшвырнув ее от себя, как за минуту до этого отшвырнул подвеску, бросился в комнату жены.

Он рвал на себя ящики комода, выбрасывая оттуда аккуратно сложенное шелковое женское белье, экзотическими бабочками разлетавшееся по комнате, лихорадочно соображая:

«Когда же она успела, когда? Неделю назад, нет, даже меньше, подвеска была здесь, ее видел эксперт… потом три дня он ожидал крыниковского звонка, потом отдал ему копии документов для изучения – это еще два дня… Все это время подвеска лежала под замком в его письменном столе. Марта была дома… кажется, выходила за продуктами… когда? Разве он помнит? Почти каждый день… ненадолго…»

Сейчас ему уже казалось, что жена очень переменилась в последнее время, стала задумчивой и молчаливой, сразу согласилась продать подвеску… вот что подозрительно. Само ее появление подозрительно!

Он вспомнил, когда увидел ее впервые – Марта надела ее на вечер к Крыникову. К Крыникову! К миллионеру Крыникову, который, как глупая рыба, схватил наживку. От этой мысли Арнольд даже присел на край Мартиной кровати. Вот оно что! Все это было неспроста! Они иногда бывали на людях, но ни разу Марта ее не надевала… почему? Да потому, что подвеска появилась у нее совсем недавно, а вовсе не после смерти тетки. Недавно! И тетка тут ни при чем! Марта сразу бы рассказала ему о наследстве, а она молчала почти год. Предательница! А он еще хотел детей, домик… розы!

«А ведь я чувствовал, – злобно вспоминал Арнольд, – я ведь чувствовал!»

Он остервенело выдергивал ящички трюмо… на пол летели письма, открытки, разные коробочки. Из них вываливалась всякая дрянь, с которой Марта не в силах была расстаться, вроде пуговиц, разноцветных бусин, поломанной бижутерии, булавок и заколок для волос. Марта, ты у меня как Плюшкин! Не Марта Корс, а Марта Плюшкина, повторял Арнольд, подтрунивая над женой. Ящики были пусты, на полу лежали горы барахла, а подвески не было. Арнольд присел на корточки и стал перебирать вещи, лежащие на полу… Ничего! Схватил подушки с постели, швырнул их на пол, поддал ногой. Сорвал простыню, приподнял матрас. Ничего!

– Марта! – заорал он. – Иди сюда!

Ни шороха в ответ. Тишина. А вдруг она ушла, обожгла его мысль. Сбежала? Ему показалось, что негромко хлопнула входная дверь.

«Черт! – подумал он. – Неужели сбежала? Из-под земли достану!»

Он бросился в гостиную. Марта была там. Она сидела на полу у стены. Лицо ее было заплаканным, а глаза закрыты. Он подошел к жене, с остервенением дернул за руку:

– Вставай!

Марта не отвечала. В комнате стояла неприятная пустая тишина.

Бывает тишина поля, леса, одиночества, пустой квартиры. Тишина, которая была вокруг Арнольда, была враждебно-наблюдающей. Квартира словно затаилась, безглазо смотрела на Арнольда и молчаливо осуждала…

Оля сидела перед зеркалом в гримерной, которую делила с Куклой Барби. Из зеркала на нее смотрело растерянное лицо с печальными глазами. Вот уже несколько дней Оля чувствовала удивительный дискомфорт, неуверенность и попросту страх. Она вздрагивала от стука двери, воя автомобильной сирены, телефонных звонков, от любого громкого звука. Вот и сейчас она сидела, обхватив себя руками, как будто ей было холодно. Когда рядом с ней Риека, ей намного легче. Когда она остается одна, чувство страха возвращается.

«В чем дело? – спрашивала она себя. – Старая Юля и Кирюша в порядке. Я звоню им каждый день. Я нашла работу, я получаю деньги… уже получила столько, сколько в библиотеке не получала за целый год. Даже больше! Что же происходит? Что с тобой? – спрашивала она у сероглазой девушки в зеркале. Девушка в ответ пожимала плечами: «Не знаю!» – Неправда, – отвечала ей Оля, – все ты прекрасно знаешь! Ты боишься того человека, о котором рассказал де Брагга, блондина с голубыми глазами… Ты ищещь его глазами…»

Лучше бы Басти промолчал, и она ничего не узнала. И если чему-нибудь суждено случиться, то пусть это случится неожиданно… А может, этот человек не имеет к ней никакого отношения? А она каждый день умирает от страха, даже Риека заметила. А ведь ее невозможно узнать в парике, в шикарном вечернем платье, поющей и танцующей на сцене. Ее сейчас даже мама не узнала бы!

– Ты Гильда! – говорит она печальной девушке.

– А может, он видел меня без грима… выходящей из «Касабланки?» – думает она.

Оле страшно. Она обводит взглядом гримерную – небольшую комнату без окон, ярко освещенную и почти пустую, если не считать туалетных столиков с большими зеркалами, пары мягких стульев, старого кресла с потертой гобеленовой обивкой вишневого цвета и низкого широкого дивана. «Корыто! – называет его Риека. – Представляешь, сколько поколений на нем трахалось?» На нем Оля и Кукла Барби лежали по очереди, расслабляясь перед выходом. А могли бы и вдвоем или даже втроем – места хватило бы и для Риеки. Две двери: одна в коридор, другая – в кладовку. Дверь в кладовку беспокоит Олю, ей кажется, что в кладовке кто-то прячется. На стене висит шикарное платье Гильды; на болванку, стоящую на столике, надет ее темно-каштановый парик. В коробочке – ее бижутерия, а на полу у дивана – черные изящные велюровые туфельки.

Оля смотрит на часы. Риека уже закончила выступать и пьет зеленый чай у себя в комнате. Минут через сорок ее, Олин, выход. Она выступает уже три недели, почти не боится людей в зале, заучила все движения Гильды: разбуди ночью, повторит с закрытыми глазами, и продолжает каждый день репетировать. А все равно, выходя на сцену, испытывает страх – до дрожи в коленках, до тошноты! Она знает, что выступает гораздо хуже, чем тогда, в самый первый раз, и ей неловко перед папой Аркашей, который, как ей кажется, уже поглядывает на нее с недоумением.

– Что же делать? Бежать? Куда?

Безнадежные мысли сверлят мозг и повторяются с настырностью заезженной пластинки…

А ведь все было так хорошо! Она была счастлива, когда они репетировали, и потом, когда она выступала… в тот, самый первый вечер… и новые друзья у нее появились! Басти – господин де Брагга, необыкновенно умный человек, в котором чувствуется внутренняя сила, даже Киви его побаивается и уважает, не позволяя себе ничего из того, что позволяет себе, когда Басти уходит. И Костя Крыников, такой славный и веселый – Риека говорит, он миллионер. У нее никогда не было таких друзей! И папа Аркаша!

– Если у меня будет получаться, – говорила она себе, – я заберу Кирюшу!

Ах, если бы не Басти и его слова о том человеке… А что, если попросить помощи у Басти? Или у Кости Крыникова? Но тогда придется рассказать им все, и, кто знает, захотят ли они после этого иметь с ней дело.

Она вспоминает, как на первые заработанные деньги купила себе страшно дорогой купальник и французские духи – не удержалась! Господину де Брагга – трехтомник Монтеня, Риеке – лайковые лиловые перчатки, мягкие, как шелк… А половину перевела Старой Юле и Кирюше.