– Хозяин, принимай работу!

Принимали работу все трое. Пол желтый, деревом пахнет, лепота! Первуша расплатился и плотников озадачил:

– Еще работа есть: три кровати нужны.

– Это что же такое?

Первуша прутиком на земле нарисовал.

– Как три полати вместе составленные шириной, длиной в полтора аршина, на ножках.

– Сколь дашь?

– А сколько просите?

– Доски струганые да шлифованные камнем, опять же работа, материал наш. Три дня сроку и тридцать копеек.

– По рукам! А еще за столько же сундук для вещей – да с замком.

– Не, замок – это к кузнецу.

– Договорились.

Одно приобретение тянуло за собой другое. Пришлось на торг идти, покупать перины, подушки, одеяла пуховые. На тачке не увезти, телегу нанимать пришлось. Зато через неделю ночевали на новом месте, в пристройке, каждый на своей кровати. Мягко, не как на полатях или лавке, тепло, уютно. Одно плохо – вставать утром не хочется.

А плотники вновь топорами стучат. Сзади амбара курятник да свинарник ладят, не из горбыля – худой материал, из тонких бревен. Купава диву дается. Размахнулся Первуша, скоро хутор как купеческая усадьба будет. Едва успели плотники с работами, зарядили дожди. В такую непогоду только в теплой избе сидеть, калачи с маком есть.

Заказал на торгу купцу зеркало большое. Товар хрупкий, дорогой. Купец обещал в Ельце или Рязани купить и доставить прямо на хутор. Роскошь, конечно. Но не для себя старался, для Купавы. Как девице без зеркала? Купава на хороших харчах округляться стала, да и возраст. Холмики грудей появились, движения уже не резкие, детские, плавность женская появилась.

А ведь деньги не только сытость и обновки приносят, а и беду иной раз. Подсмотрел кто-то, что Первуша золотом расплачивается, покупки едва не каждый день делает, товар купленный на тачке увозит. Зависть взыграла, легких денег захотелось срубить. Хутор от села далеко, да и в избенке юноша да подросток с девчонкой, отпора не окажут. Смеркаться уже начало, как во дворе Пострел загавкал, потом крик. Первуша посох схватил и, как был в рубахе и портах, из избы выскочил. За ним Вторуша кинулся.

– Сиди в избе и дверь изнутри запри, – приказал знахарь.

У амбара трое мужиков звероватого вида. Бородой по самые глаза заросли, и глаза злые. Сами в обносках, в руках оружие – у одного дубина увесистая, у второго кистень на бечевке болтается, у третьего – татарская кривая сабля. Грабить пришли. Пострел на чужаков кидается, грабитель саблей пытается его достать, но щенку удается уворачиваться. А где же волк? Струсил Харитон? Или на охоту не вовремя ушел? Троица Первушу увидела. Который с саблей, похоже – главарь, ощерился гнилыми зубами, к избе двинулся.

– Что, пащенок, испугался? А ты денежки отдай все, до последней монетки, и мы тебя не тронем, уйдем.

Двое у амбара заржали. В то, что Первуша сможет оказать серьезное сопротивление, грабители не верили. Их трое и с оружием, будет геройство проявлять, намнут бока, чтобы знал, как перечить.

Первуша сразу понял – разговорами не кончится встреча, надо биться. И не за деньги, а за свою жизнь и жизни близких ему людей. А раз так, наказать надо и не обороняться. Момент удобный, предводитель впереди подельников на добрых десять шагов. Грабители привыкли рассчитывать на превосходство в силе, на испуг жертвы. Только, кроме наглости, надо еще иметь умение владеть оружием.

Первуша легко сбежал с крыльца, перехватил посох за средину. Главарь взмахнул саблей, а Первуша в трех шагах от противника тень в сторону метнул, отводя глаза врагу, как Коляда учил. Главарь отреагировал живо, всем телом резво повернулся. Мужик кряжистый, плотный, на медведя похож, и реакция быстрая, какой от увальня не ожидаешь. Первуша сбоку ударил, в шею, как копьем. Фонтаном кровь ударила. Мужик ойкнул, замер, рука безвольно упала, саблю выронил. Силился осознать, что же произошло, да жизнь вместе с кровью ушла. Рухнул ничком и замер. Схватка мгновения длилась. Двое у амбара еще скалились, не осознав происходящего. Решили – споткнулся, тем более земля влажная после дождя.

– Эй, Тюря, чего разлегся? Вставай!

Молчит Тюря, не шевелится. Встревожились разбойники, двинулись к телу главаря. Лучшая защита – нападение. Первуша ждать не стал, тень в сторону метнул. В сторону тени, как две капли воды похожей на знахаря, кистень полетел, пущенный разбойником. Пользуясь моментом, Первуша ударил его посохом по шее. Хруст позвонков, короткий вскрик, разбойник рухнул. Тень исчезла. Двое противников уже мертвы. Оставшийся в живых грабитель понял, что парень перед ним не так слаб и прост, как казалось, как говорил атаман шайки. И денег ему не видать, унести бы ноги. Только в толк грабитель взять никак не может: парень с виду не силен, посох в руке. Что посох против сабли или кистеня? А двое его подельников бездыханные лежат. Страх в душу забрался, проник во все уголки. Втроем нападать на жертву весело и не страшно, можно поглумиться, поиздеваться. А один на один, да с противником ловким, убивающим непонятно как, – уже не развлечение, веселье пропало. От отчаяния, осознания близкой гибели завыл-закричал, аки зверь раненый, подняв дубину, ринулся на Первушу. Начал наносить удары. Только все удары по воздуху приходились да по земле. Знахарь успевал скользящий шажок в сторону сделать в последний момент. Разбойник молотил дубиной непрерывно, как мельница крыльями ветряка в сильный ветер. Первуша вынужденно пятился потихоньку. Подставлять посох под удар бесполезно, дубина тяжелее, посох переломить может. Но и отступать места мало осталось, в двух шагах уже стена избы. Первуша обманку предпринял. Повернул голову в сторону, крикнул:

– Бей его!

Грабитель подумал, что сообщник знахаря там, повернулся, Первуша посохом под колени разбойнику ударил, у того ноги подогнулись, на спину рухнул. Первуша удар посохом по шее, по кадыку нанес. Тать задергался, захрипел, вытянулся и дух испустил.

У Первуши сердце колотится, во рту пересохло. Схватка не на жизнь, а на смерть была, самая серьезная в его судьбе.

Первуша к амбару пошел, где Пострел был. Тело щенка обнаружил. Успел его дубиной грабитель достать. Жаль, очень жаль. Щенок своим лаем о незваных гостях предупредил.

Но где же волкодлак?

Угрызений совести за троих убитых Первуша не чувствовал, неприятно только. Они пришли по его жизнь и его близких, потеряли свою. Все по справедливости, время жестокое. Не ты так тебя, выживет сильнейший и удачливый.

Не хотелось ему, чтобы брат и названая сестра трупы видели, радости и удовольствия это им не доставит, а ему уважения. Решил трупы закопать. В сарае лопату взял. Темно, но не читать же ему в лесу? Направился по тропинке. Яму решил копать подальше от хутора. Отошел немного. Чу! На тропинке что-то темное. Лопату наперевес взял, приблизился осторожно. Поперек тропинки разбойник мертвый, горло разодрано, на трупе волкодлак лежит с размозженной головой. Эх, зря на Харитона нехорошо подумал, он свой долг по защите хутора до конца исполнил, жизнь отдал. Выходит – не трое татей было, а четверо. Предавать грабителей земле раздумал. Это же какую яму рыть надо? В реку бросить надо, пусть раки съедят. На тачке трупы поодиночке к реке свез, столкнул с высокого берега в воду. Но копать все же пришлось. Есть за Первушей должок – волкодлака и Пострела предать земле. Волкодлак хоть и оборотень, а заслужил достойного упокоения. Была в лесу поляна, да с небольшим бугорком. Место подходящее. Первуша яму выкопал, не пожалел холстины, волкодлака обернул и щенка, похоронил. Прочитал молитву за упокоение. Не для Пострела, животное все же, а для Харитона. Еще опасался, без упокоения и молитвы оборотень по ночам восставать будет в полнолуние.