Лицо плантатора стало суровым. Любой мужчина стоил столько, сколько стоило его слово, а сегодня вечером он оказался слишком слаб и чуть не нарушил своей клятвы. Ее невинная страсть заставила его колебаться. Это не была клятва, данная родным или другу, а слово, данное самому себе, которое он считал самым важным. Клятва, данная в то время, когда огонь и дым Канпура застилали все вокруг. И день, когда он нарушит эту клятву, будет днем его смерти.

Он шел и шел через джунгли, находя дорогу только по запаху. Вслепую он стремился вперед, прокладывая свой путь к далекому горизонту в поисках забвения, которое принесло бы ему спокойствие хоть на один-два часа.

Перед тем как изматывающая усталость заставила его забыть обо всем, Пэйджен улыбнулся при мысли, что англичанка неутомимо пыталась вернуть свои воспоминания, а он был готов заплатить любую цену, лишь бы избавиться от своих.

В горячей темной духоте палатки Пэйджен стащил с себя рубашку и бросился ничком на кровать. Сцепив сильные руки за головой, он прислушивался к звукам ночи, распознавая сотни признаков жизни в ночных джунглях. Жужжание и треск ночных насекомых, сгорающих в пламени фонаря. Пронзительный крик ночного крылатого хищника, высматривающего добычу. Шелест белки-летяги, перескакивающей с одной ветки на другую. Отдаленный треск в сухом подлеске под лапами большого неуклюжего существа – возможно, ленивец пробирается через ломкий кустарник. Внимательно прислушиваясь к каждому звуку, Пэйджен надеялся отвлечься от присутствия спящей всего в нескольких дюймах от него женщины. Но тщетно.

Но вот еще один звук раздался в душной темноте – тихий стон, сопровождаемый шелестом тонкой ткани. Затаив дыхание, Пэйджен увидел, что Баррет села в кровати. Он не двигался, ожидая, что она будет делать дальше, рассчитывая обнаружить малейшее притворство, допущенное женщиной в эту ночную пору.

Ее руки медленно поднялись. Она, казалось, что-то смахнула с лица. Затем беззвучно поднялась. Ее широко раскрытые глаза были неподвижны, голова немного склонилась набок. Пэйджен ждал, стук сердца отдавался в его ушах. Она двинулась вперед, в темноту, прямо к нему. Ощущение опасности заставило его вспомнить о кинжале, спрятанном в ботинке. Но Пэйджен не достал его: выяснить правду было для него сейчас важнее, чем остаться невредимым. Она встала около его кровати и вытянула вперед руки. Пэйджен почти ожидал увидеть тусклый отблеск лунного света, отраженный от лезвия. Но не было никакого отблеска в горячем неподвижном воздухе, разделявшем их. Были только тени и острый аромат желания. Когда ее рука легко коснулась его влажной от пота груди, Пэйджен с трудом сдержался, чтобы не бросить ее на пол. Он почти чувствовал, как эти тонкие пальцы с удивительной силой сжимаются на его горле.

Но вот пальцы скользнули вниз по его ребрам, их прикосновение было легким, как дуновение ветерка перед рассветом, и Пэйджен еле удержался, чтобы не подняться. Она обвела каждое ребро, каждый твердый мускул. Ее пальцы осторожно скользили через упругие завитки волос на его груди.

Когда она коснулась его плоских мужских сосков, он чуть не выпрыгнул из кровати. Ее пальцы чуть помедлили, а потом захватили один из сосков.

– Хватит, Angrezi. – Глухое ворчание вырвалось из его горла. Но женщина не слышала его. Ее плавные мучительные движения только стали более широкими, пока они не достигли живота.

Пэйджен не сдержал проклятий, когда она коснулась края его бриджей. Он ощутил пульсацию своей мужественности, жаждавшей ее прикосновения.

– Прекрати, женщина, – резко сказал он, поднимаясь.

Ее глаза все так же были широко раскрыты и неподвижно смотрели в темноту. Она была где-то за миллион миль от него. Где? В пышном будуаре в Лондоне? В каком-то родовом замке в Кенте? В другой жизни, где ее лелеяли и защищали? В тот момент он поверил ей: такое забвение нельзя было симулировать. И Пэйджен в сотый раз спрашивал себя, какие скрытые воспоминания заставили ее шагнуть в темноту в поисках его тепла и защиты.

Прежде чем он смог пошевелиться, она повернулась и молча отошла к центру палатки. Там она опустилась на колени и свернулась клубочком на утрамбованном земляном полу. Она так и не проснулась. Пэйджен еще долго ошеломленно смотрел на нее в тягостной тишине, и неутоленное желание горело в его глазах.

Белоснежный ара с темно-красным хохолком пронзительно закричал с верхушки дерева. Баррет резко поднялась в кровати, испуганно оглядываясь в предрассветных сумерках. Она задыхалась от усилий отделить сны от действительности.

Кровать Пэйджена была пуста. С приглушенным рыданием она прижала дрожащие пальцы к лицу. Снова кошмары, сопровождаемые старой болью. И снова осколки памяти. Все вокруг нее было чужим, особенно резкие, незнакомые звуки, пронзительный вой насекомых, хлопанье невидимых крыльев, хриплый крик совы. Она потерялась, утратив не только свое прошлое, но и всех, кто мог бы помочь ей. Остался только один человек.

Она чувствовала, что Пэйджен где-то рядом. И Баррет, наконец, призналась самой себе, что она хотела его. Она жаждала его рук, его губ, хотела слышать его низкие, хрипловатые стоны. Она хотела наслаждаться прикосновением к его возбужденному телу.

Боже, она хотела этого так сильно, как никогда не хотела ничего в жизни.

Они снялись со стоянки, как только первые багряные лучи рассвета осветили верхушки деревьев. Пэйджен шел впереди, за ним – два носильщика с грузом риса и других запасов продовольствия, затем шла молчаливая красавица Мита.

С каждым часом жара усиливалась. Пот сбегал тоненькими струйками со лба Баррет, стекая по шее в ложбинку между грудей. Только мрачное упорство заставляло ее двигаться шаг за шагом, не отводя глаз от широкой спины Пэйджена. Да, черт побери, если он мог идти, сможет и она!

Мрачно нахмурясь, она сосредоточилась на том, чтобы ставить одну ногу перед другой и продолжать двигаться вперед, хотя каждый мускул кричал об усталости. Баррет шагала и шагала, держась только усилием воли, она слышала только биение собственной крови и шелест леса, обступавшего их со всех сторон.

Она покачнулась и сразу почувствовала, как сильные пальцы схватили ее локоть. Но Баррет справилась сама.

– Я в порядке, спасибо, – огрызнулась она. – Ты можешь не держать меня.

В следующий раз она почти упала и чуть не схватилась рукой за широкие бронзовые плечи Пэйджена, но сдержала себя. Баррет сумела самостоятельно выпрямиться и побрела вперед, хотя каждый шаг был результатом чисто женского упорства.

– Настырность – вот единственно подходящее слово для тебя, Циннамон. Твое упорство когда-нибудь доставит тебе массу неприятностей.

– Нет, если я смогу справиться сама.

– Но ты не можешь справиться, Angrezi. Упрямство могло бы стать твоим вторым именем.

Сжав зубы, Баррет устремилась вперед, решив, что она ни за что не сдастся.

– Прекрасно, черт побери. Мы останавливаемся здесь.