– Ты и так привлекательный, – сказала я. – И всегда был таким.

Он покачал головой.

– Нет. Ты только взгляни, какой я тут на их фото. Можно подумать, что у меня три подбородка.

– Неудачный снимок, не более. Вживую ты выглядишь чудесно. Я бы вообще ничего в тебе не меняла, честное слово.

Но Макс меня словно и не слышал.

– Думаю, нужно завязывать с жареной пищей. А то я стал слишком уж американцем, тебе так не кажется? Хочу быть для тебя привлекательным.

Но он имел в виду другое: привлекательным не для меня, а для тех картин, которые он намеревался снять со мной в главной роли.

К тому моменту, как мы сели на самолет, мое сердце уже начало разрываться. Во время полета, пока я наблюдала за ним, читающим журнал, оно продолжало разрываться.

Уже перед самым заходом на посадку какой-то мужчина, летевший вторым классом, прошел в первый класс, чтобы воспользоваться туалетом, и, казалось, не поверил своим глазам, увидев меня. Едва он прошел мимо, Макс повернулся ко мне и с улыбкой произнес:

– Полагаю, эти люди, приехав домой, расскажут всем своим знакомым о том, что летели одним самолетом с Эвелин Хьюго.

И как только он произнес это, мое сердце окончательно разорвалось на две половинки.

* * *

Лишь месяца через четыре я осознала, что Макс даже не намерен хотя бы попытаться полюбить меня – он был способен любить лишь свое представление обо мне. Но и тогда, как бы глупо это ни звучало, я не собиралась уходить от него, потому что совсем не хотела разводиться.

Ведь я только-только вышла замуж за мужчину, которого когда-то раньше любила. Всего лишь второй раз в жизни я вступила в брак, веря в то, что он будет длиться вечно. Да и потом, это ведь не я бросила Дона, а Дон бросил меня.

В случае с Максом я полагала, что, может быть, что-то изменится, что-то вдруг щелкнет, и он увидит меня настоящей и полюбит меня за это. Я думала, что, возможно, полюблю реального его достаточно сильно для того, чтобы он начал любить реальную меня.

Я думала, что в конечном счете у меня сложится во всех смыслах содержательный брак с мужчиной.

Увы, этого так и не случилось.

Макс лишь возил меня по городу и выставлял напоказ повсюду, где только мог, словно я была каким-то трофеем. Все хотели Эвелин Хьюго, а Эвелин Хьюго хотела его.

Та девушка в «Душе общества» очаровывала всех и каждого. Даже того, кто создал ее. И я не знала, как сказать ему, что да, мне она тоже нравится, но все же я – не она.

53

В 1988 году Селия снялась в роли леди Макбет в одноименном фильме. Она могла бы претендовать на приз лучшей актрисе – выразительнее ее из женщин в тот год не отыграл никто, – но, должно быть, решила довольствоваться наградой за лучшую роль второго плана. Увидев результаты голосования, я поняла, что она сама попросила об этом. Селия была умная женщина.

Естественно, я проголосовала за нее.

В тот день, когда она взяла «Оскара», я была в Нью-Йорке с Коннор и Гарри. Макс в том году улетел на награждение один, из-за чего мы едва не поругались. Он хотел, чтобы я отправилась с ним, я же хотела провести вечер с семьей, не в неудобном платье и на шестидюймовых каблуках.

Да и потом, если уж начистоту, мне было за пятьдесят. Подросло целое поколение новых актрис, с которыми приходилось соперничать. Все они были красивые, с гладкой кожей и блестящими волосами. Когда ты запомнилась красивой, нет наказания хуже, чем стоять рядом с кем-то, кто роскошнее тебя.

И неважно, какой красавицей я была когда-то. Часы тикали, и все могли это увидеть.

Ролей становилось все меньше. Теперь мне предлагали сыграть матерей главных героинь, на роли которых приглашались женщины двое моложе. Жизнь в Голливуде идет по колоколообразной кривой, и я продержалась на вершине так долго, как только могла. Дольше меня держатся наверху лишь единицы. Но теперь я уже скатилась ниже, и меня только что не отправляли на свалку.

Вот почему я не захотела ехать на церемонию вручения наград Академии. Вместо того чтобы лететь в Лос-Анджелес и провести день за наведением макияжа, а потом долго стоять навытяжку и с втянутым животом перед сотнями камер и миллионами глаз, я решила побыть с дочерью.

У Луизы был отпуск, а поскольку подходящей замены мы не нашли, нам с Коннор в тот день пришлось сыграть в «уборку по дому». Потом мы приготовили обед, а уже вечером поджарили немного попкорна и вместе с Гарри сели смотреть, как Селия возьмет статуэтку.

Селия была в желтом шелковом платье с кружевной каймой. Ее рыжие волосы, теперь более короткие, были собраны на затылке. Разумеется, она не помолодела, но выглядела просто потрясающе. Когда назвали ее имя, она поднялась на сцену и приняла награду с той грацией и искренностью, которые принесли ей известность у публики. Перед тем как отойти от микрофона, она сказала:

– Просьба к тем, кто захочет сегодня поцеловать телевизор: осторожнее, берегите зубы!

– Мамочка, почему ты плачешь? – спросила Коннор.

Я поднесла руку к лицу и обнаружила, что оно залито слезами.

Гарри улыбнулся и погладил мне спину.

– Тебе следовало бы позвонить ей, – сказал он. – Зарыть топор войны – не такая уж и плохая идея.

Звонить я не стала – написала письмо.

Я отослала письмо со спокойной душой человека, отправляющего послание в бутылке. Иными словами, на ответ я совсем не рассчитывала. Но через неделю он пришел. В адресованном мне маленьком квадратном конверте кремового цвета.