– Мне хочется побыстрее расшифровать эту проклятую книгу и в то же время ужасно не хочется. Знаешь, почему?

Рамзи взглянул на нее с удивлением.

– Даже не догадываюсь…

– Потому что мне страшно. Я боюсь узнать про Генриетту что‑то такое… О боже!…

Сесилия чувствовала, что больше не сможет выносить такое положение. Возможно, она совершила ошибку: не следовало приходить к Рамзи. Он отвлекал ее, кружил ей голову. Не было бы лучше отправиться к Редмейну и попросить у него защиты, пойти к любому человеку, рядом с которым она чувствовала бы мир в сердце.

– Ты знаешь, как страшно мне все это время? – продолжила она. – Я боюсь не только за себя, но и за Фебу, за Жан‑Ива, за всех, кого люблю. Даже за тебя боюсь. – Теперь Сесилия металась перед ним взад‑вперед, протаптывая тропинку на мягкой зеленой траве. – Пойми, я больше не желаю хранить тайны. И ничего не хочу знать о чужих грехах. А знаешь, что самое нелепое в сложившейся ситуации, лорд могущественный судья очень высокого суда? Я боюсь, что ты возненавидишь меня еще больше, если в книге найдется компромат на тех, кого ты почитаешь. Этого я боюсь больше, чем смерти. Потому что я люблю тебя, Кассиус Джерард Рамзи, и один Бог знает почему. Ты злой и грубый. И ты всегда был несправедлив ко мне, однако, черт меня подери, я все равно считаю тебя самым красивым мужчиной на свете.

Тут Рамзи стремительно шагнул к ней и, взяв за руки, гневно выпалил:

– Сесилия, ты для меня – единственная на свете, и я просто не могу ненавидеть тебя! Но ты меняешь все в моей жизни. Ты заставила меня впервые задуматься о доверии к женщине. – Рамзи по‑прежнему держал ее за руки, но не привлекал к себе, хотя и не отпускал, словно не мог решить, как поступить. – До того как я впервые увидел тебя в гостиной Редмейна, я ни разу в жизни не допустил мысли о жене и детях. Но будь я проклят, если не об этом мечтаю сейчас.

У Сесилии замерло, почти остановилось сердце. Что он сказал?… Жена?…

– Ты мягкая и нежная, а я тверд, – продолжил Рамзи все с тем же гневом в голосе. – Ты добра, а я жесток. Ты напомнила мне, что существует не только правосудие, но и милосердие, напомнила, что мир не черно‑белый, в нем бесчисленное множество разных цветов и оттенков.

Еще немного помолчав, Рамзи вновь заговорил:

– Элфинстоун‑Крофт был моим личным адом много лет. – Он кивнул в сторону ветхого домика, освещенного лунным светом. – А сейчас я понимаю, что мог бы остаться здесь с тобой, Фебой и этим чертовым французом, которому я так не нравлюсь. Да‑да, мог бы остаться именно здесь, в единственном месте, которое – я был в этом уверен – возненавидел до конца своих дней. А сейчас впервые в жизни я… Я в мире с самим собой, Сесилия. Мне теперь плевать, что меня ждет в Лондоне, и в этом виновата ты.

Но Рамзи совсем не походил на человека, пребывающего в мире с самим собой. Он пылал яростью, а его сильные руки… Они были необыкновенно теплыми и нежными.

– Но как же… – в изумлении пробормотала Сесилия. – Почему же ты тогда избегал меня? Трудно поверить, что…

– А ты не думаешь, что меня преследуют примерно те же страхи, что и тебя?! – прорычал огромный шотландец. – Кажется, кто‑то неведомый хочет отобрать у меня все. Отобрать тебя. Поэтому сейчас мне ни в коем случае нельзя расслабляться, понимаешь? Я не могу этого себе позволить. Хотя об этом месте никто не знает, все равно нас могут найти. Есть вероятность, что за нами приедут. Я должен проявлять бдительность, чтобы нас не застали врасплох. А ты постоянно меня искушаешь, и я могу расслабиться.

И тут Сесилия почувствовала, что Рамзи действительно сдерживался изо всех сил. И эта сдержанность, наверное, делала его слабее. Осознав это, она почувствовала, как по телу разливается тепло. Именно это она хотела услышать. Объяснение его жесткости.

Какое‑то время Рамзи пожирал ее взглядом, потом, собравшись с силами, решительно отстранил.

– Так помоги же мне, женщина. Мне уже все равно, что содержится в этой проклятой книге. Это уже не имеет значения. Я хочу лишь одного – сделать тебя своей женой. После этого я целую неделю не позволю тебе выйти из спальни, пока не познаю каждый дюйм твоего восхитительного тела. – Последние слова он прошипел сквозь стиснутые зубы. – Но сейчас… Сейчас я поклялся не прикасаться к тебе. Видит Бог, это самое трудное испытание в моей жизни. Так что извини, если я показался тебе невнимательным… и даже грубым. Просто вся моя воля уходит на то, чтобы не закончить начатое в кресле. Когда же я, наконец, дорвусь до желаемого, мир может рухнуть, но мне будет наплевать.

Рамзи отвернулся и шагнул к своему ложу, очевидно, стремясь увеличить расстояние между ними. Взглянув через плечо на Сесилию, добавил:

– И если ты перестанешь меня мучить и уберешься в дом, то я чрезвычайно высоко оценю твою доброту…

Внезапно Сесилия поняла, что улыбается. И казалось, что эта улыбка распространялась по всему телу, до самых кончиков пальцев, наполняя ее счастьем.

Он хотел ее. Хотел все это время. Считал ее красивой и умной. Толстая и очкастая Сесилия Тиг, искушала Викария Порока, лишала его силы воли. Осознание этого кружило ей голову.

Но Сесилия не ушла в дом. Она подошла к нему и положила ладонь ему на спину, почувствовав, как дернулись и напряглись мышцы под тонкой тканью его рубашки.

Приободрившись, она прижалась к его спине и крепко обняла обеими руками. Под одной из ее ладоней гулко билось его сердце.

– Сесилия… – стонал Рамзи с мольбой в голосе. – Прошу тебя, иначе я не вынесу…

– Мы можем остаться здесь, – прошептала она.

Рамзи накрыл ее руки своими; его пальцы заметно дрожали. Прошло несколько томительно долгих секунд, прежде чем он повернулся к ней лицом. Его рот приоткрылся, – вероятно, он хотел упрекнуть ее, – но ни звука не сорвалось с его губ. Однако глаза уже не были кусочками льда. Они мгновенно изменились и теперь горели жарким огнем, так что казалось, вот‑вот прожгут ее одежду.

Сесилия же развязала пояс халата, и он немного соскользнул с ее плеч. В следующее мгновение она поняла, что Рамзи теряет самообладание. Мысленно улыбнувшись, Сесилия проговорила:

– Здесь, под звездами, ничуть не хуже, чем в любом другом месте, не так ли?

– Ты убиваешь меня, женщина, – тяжело дыша, прохрипел шотландец.

– Убиваю? – переспросила Сесилия. – Я бы предпочла поцеловать тебя, – сказала она, придвинувшись к нему поближе.

Рамзи стоял без движения. Его ноздри раздувались, а мышцы были до предела напряжены, словно он сражался с какими‑то невидимыми врагами.

– Тебе надо бежать, Сесилия, – вырвалось у него, и это был то ли стон, то ли рычание.

Сесилию же охватило сильнейшее возбуждение – ничего подобного она никогда еще не испытывала.

– Я тебя не боюсь, – сказала она с тихим смехом.