параллель с этим романом Пикассо всеми силами стремился избавиться от смертельно надоевшей ему Хохловой. Разводиться было нельзя, подписанный в порыве страсти брачный контракт лишил бы Пикассо половины его солидного капитала, да и расставаться со своими картинами он ох как не хотел… Период между 1932 и 1936 годами стал самым тяжёлым для их брака. После одной особенно жуткой ссоры Ольга вместе с сыном съехала из квартиры на улице Ля Боэси, покинула свой мир, который с таким тщанием создавала и отделывала. Это произошло в 1935 году.

Пикассо всё-таки попросил у неё развода, но Ольга решительно отказала: для неё, истово верующей христианки, это был невозможный шаг. Более того, Хохлова заявила, что будет бороться за их семью, и обещание своё сдержала.

Пока что они поделили имущество, насколько его в принципе возможно было поделить между людьми, один из которых мечтает сохранить брак, а другой – начать новую жизнь. Адвокаты Ольги забрали кое-какие картины, также она получила замок Буажелу, и, главное, с ней оставался Пауло, сын и наследник Пикассо. Увы, Пикассо не желал, чтобы мальчика воспитывала мать, и при всякой встрече с сыном любыми способами старался искоренить ростки влияния Ольги. Он без удержу баловал мальчика, настраивал его против матери, и это привело к необратимым сложностям в общении Ольги и сына.

Пауло вырос безвольным, бесхарактерным человеком, очень скоро открыл для себя радости алкоголя и наркотиков и, скажем аккуратно, не совершил в своей жизни ничего значительного. Пытался стать матадором, автогонщиком, служил у отца шофёром и умер от цирроза печени на 55-м году жизни. Его сын Бернар Руиз-Пикассо сегодня считается главным популяризатором творчества своего прославленного деда, а вот Паблито, единокровный брат Бернара, которого не допустили на похороны Пикассо, был настолько обижен этим, что покончил с собой. Дочь Пауло, Марина, впоследствии назовёт деда «гением зла» и «равнодушным садистом», признается, что он унижал своих внуков, заставлял их звать его мэтром. «Среди картин Пикассо нет ни одной, на которой были бы изображены я или мой брат Паблито. Зато он охотно рисовал домработниц и животных». О своей бабушке Ольге Марина отзывалась иначе: «Её я любила больше всех на свете. Выйдя замуж за деда, она всем пожертвовала – балетом и семьёй, которая осталась на родине. Пикассо же прямо при ней водил домой любовниц».

Расставшись с Ольгой, Пабло переехал к Марии-Терезе, но любовь к ней, перестав быть запретной, всё же потеряла свою притягательность. Минотавр требовал новых впечатлений, очередная жертва уже искала вход в его лабиринт…

Но любовные перипетии Пикассо переносил вовсе не так легко, как может показаться со стороны. Он потерял интерес к живописи и на протяжении двух лет не написал практически ни одной картины. Вместо этого он стал сочинять стихи – кубистические верлибры. Потом, к счастью, муза вернулась – за руку с новой пассией, пятой из списка смелых. Звали её Дора Маар.

Не плачь, Дора, я здесь!

На самом деле её звали Генриетта Теодора Маркович, она была дочерью француженки и хорвата, а выросла и вовсе в Аргентине. Дора Маар – снова псевдоним, к ним женщины Пикассо питали явную слабость…

В Париж Дора приехала в 1929 году, училась живописи и фотографии, стала довольно известным фотографом, дружила с Картье-Брессоном и Брассаем, работала ассистентом Ман Рэя, была красива, успешна, эксцентрична и ничем не напоминала прежних пассий Пабло. Они познакомились в 1936 году в знаменитом кафе «Дё Маго» на левом берегу – Пикассо часто приходил сюда выпить пива после трудового дня и перекинуться парой слов с друзьями. Судьбе, в лице официанта, было угодно посадить его и 31-летнюю Дору за соседние столики… Поль Элюар, знакомый и с Пабло, и с Дорой, представил их друг другу, не догадываясь о том, что невольно благословляет своих друзей на бурный девятилетний роман, который закончится для Доры трагически.

Пикассо впоследствии рассказывал, что с первого взгляда был покорён необыкновенным лицом Доры, её губами, которые не умели улыбаться, её огромными выразительными глазами. В тот самый первый вечер Дора была в чёрных перчатках с вышивкой, которые буквально приковали к себе взгляд художника. Левую руку Дора положила на стол, а в правой держала нож и наносила короткие удары между расставленными пальцами другой руки. Своеобразный способ привлечь к себе внимание, не правда ли? Когда она случайно (а может, и нет) ошиблась, порезав руку, художник попросил отдать ему окровавленную перчатку и всю жизнь потом хранил её в витрине под стеклом. Он вообще, кстати сказать, коллекционировал «сувениры», связанные с его женщинами: перчатки Доры, рисунки Фернанды, пуанты Ольги занимали своё место в хаотичной и пёстрой коллекции Пикассо. Ему было проще расставаться с людьми, чем с вещами.

Дора Маар никогда не могла похвастаться устойчивой психикой, она была нервной, ранимой, к тому же чрезвычайно одарённой и тонко чувствующей искусство натурой. Её работы (например, фотомонтаж «Папаша Убю», 1936) заслужили признание современников, она имела собственное ателье, поклонников и вообще все шансы сделать блестящую карьеру художницы, но встреча с Пикассо навсегда изменила вектор её судьбы. Рядом с Пабло смешно было говорить о собственном творчестве – нужно было служить исключительно его гению. В историю искусства Дора в конце концов вошла не как художник, а как «плачущая женщина» Пикассо.

Гертруда Стайн считала, что Пикассо – «…человек которому надо постоянно опустошать себя, опустошать себя полностью, и потому его необходимо основательно подталкивать чтобы он смог опустошить себя полностью. Так он жил всю жизнь». Добавим, что «опустошая себя», Пикассо не забывал при этом опустошать и жизнь своих ближних – любящих его женщин и брошенных детей…

Пока Пикассо черпал новые силы в романе с Дорой Маар, Ольга и Пауло безуспешно пытались приноровиться к жизни без него. Мальчика отправили учиться в Швейцарию, Хохлова же по-прежнему пыталась вернуть своё счастье, не понимая, что пути назад больше нет. Писала Пикассо письма, караулила его на улице, кричала вслед: «Можешь делать вид, что меня не существует, всё равно мы связаны навеки!» Ходила на литургии в храм Александра Невского, слушая небесное пение хора и заливаясь слезами, вспоминала день своего счастливого венчания… Она искренне не могла понять, как человек, обещавший любить тебя до гроба, в один прекрасный день просыпается свободным от обязательств. Застилает твою половину постели старыми газетами (именно так сделал Пикассо, символически освободившись от присутствия Ольги) и устремляется на поиски нового счастья, ибо старое уже «не вдохновляет». Мужская версия Кармен, Пикассо с лёгкостью стряхивал с