– А я не сплю, вместе с тобой любуюсь сказочным свечением Понта! – восхищённая Юлиана шептала ему на ухо.

Стало так светло, словно луна, вырвавшись из черноты и глубины неба и моря, разрезала зелёно-голубыми лучами мир на две части, воздух и воду, где качался каяк, взлетая вверх и вниз по блёсткам, будто расплавленного серебра, и уходил, уплывал по лунной дороге к блестящему горизонту, где край моря и земли, где волнующая вечность соприкасалась с иными мирами.

– Я бы отдал всё, не задумываясь над ценностью, решительно всё, чем владею, за то, что я увидел сейчас! – воскликнул очарованный моряк. Хотя душевный восторг человека, увидевшего Божественное сияние, можно ли сравнить с дорогими тряпками и другим бытовым богатством? Потрясённый и восхищённый Фантик плывёт и плывёт по мировому океану, забывая оставленный мир скученного и задыхающегося города от бензиновой гари, а мыслями и речами возвращаясь в эпоху античности древних героев, ведь их сильный дух проник в его сердце.

* * *

Утро мореход встретил у города Китея, раскинувшегося в районе мыса Ак-Бурун (Белый мыс). Тысячу лет с У в. до н.э. по У в. н.э. жил, трудился рыбацкий город Китей, как и все города Боспорского царства, ожидая внезапных нападений свирепых кочевников из степей, огородил свои кварталы мощной оборонительной стеной.

Опять морской странник оставляет свой каяк на берегу и делает пеше-костыльный обход границ города, хотя большая его часть ушла на морское дно.

Пока Фантик медленно ковылял, оглядывая пустое пространство мыса, как вдруг на какой-то предельной и заветной черте он будто вступил в другое бытиё, выросшее вокруг нежно-фиолетовым эскизом мощных крепостных стен с квадратными башнями. Это из млечного ушедшего времени выступил античный Китей. Его громада прорисовывалась большими домами, мощёнными мостовыми и кипучей деятельностью керамическими и металлургическими производствами. Город словно вышел из мрака смерти, далекого наследия и недавно прошедшего дождя, окропившего холодными слезами потемневшие пористые камни. Дождь из бессмертного неба проливался печалью воспоминаний. А боспорская жизнь, ушедшая в мир легенд и преданий, свой разговор и голос передавала стучащими и поющими каплями.

Храмовый стол Китея, найденный в 1918, – это массивные плиты с двумя подставками в виде бюстов женских фигурок кариатид и надписью, гласящей, что в 234 г. Община Китея соорудила храм «Богу гремящему, внемлющему…». Тут же археологи нашли и мраморные солнечные часы, украшенные рельефным изображением головы быка.

Теперь только земля стала хранительницей руин города, да гремящие громы внемлют Богу Китея радостными воспоминаниями о славе древней, оставшейся в античных находках, душе и сердце Китея, живущими здесь вечно.

– Привет вам, камни немые! – поздоровался хромой путешественник, обводя взглядом застывшую фиолетовую фигуру рыбацкого Китея.

– Но мы живы! – обиделись античные свидетели.

– А кто вы?

– Счастье и страданья города, его слёзы, улыбки и страстные поцелуи.

– Но все развеялось и превратилось в прах?

– Нет смерти для истории твоих предков и каждый найденный камень с прочерченной античною строкой, либо осколок керамики иль мраморное творение встречать восторгом радости и счастья!

– Верю! – кратко ответил путешественник.

– И светлая тень города по-прежнему сияет под солнцем и луной!

– Вижу и чувствую! —

– Ветер продолжает кружиться среди мук и страданий забытых потерь.

– Выходит, что город дышит и живёт.

– Земля, напоенная горячей кровью, никогда не остывает.

– Согласен, что неугасимый свет таится в древнем Китее.

– Сполохи зарниц падают с неба и пробегают по великим и дорогим руинам. И пламенеют они, восставая из небытия.

– До свиданья, Китей! Истомился мой шаг с костылями по кручам твоим.

– Добрый путь, любопытный человек, надеюсь, что встретимся с тобой ещё не раз?

– Кажется, мне суждено с тайной твоего творчества слиться…

* * *

А дальше каяк скользил вдоль дикого и необитаемого высокого плато, где обрывы изуродовали множество приморских оползней, словно черные оспы язвами впились в здоровое тело земли. Волны и ветры лижут и ласкают хрустальной влагой коричневые и белые стены и пляжи, а штормы и бури силой природной рвут и грохочут в щелях и гротах.

Бежать, бежать скорей от хаоса перекрученных пропастей, но Фантик наслаждался тяжкой и мрачной картиной земного томленья, перед ним словно открывалось преддверие гигантских врат Аида. И в тоскливом сумраке видения он старался найти вдохновенное и великое сочетанья земли и воды. Он грёб веслом не спеша и задумчиво, перебрасывая звёзды брызг в стеклянном небосклоне. Прозрачные капли блестели бриллиантами на его лице и кистях рук.

Забытые и затерянные прибрежья, где в степном ветре живёт стук копыт скифских наездников, а в море осталась плескаться красота отжившего времени с парусным и гребным флотом. Ему казалось, что он вплывает в минувшие века, ведь они, как вода, волновались вокруг. Палитра времени хорошо жила и изящно вписывалась в морскую толщу.

Прямо по курсу показался мыс Такиль ( от слова « такил» – «жертва», «жертвенник»). Как гигантский скифский курган горой Хоручу-Оба, высотой 104 метра, вознёсся он над морем. Крепкие горные породы – известняки слагали его обрывистое тулово, а море окружало мыс рваными скальными рифами, коварными отмелями, где не раз терпели кораблекрушения многочисленные суда разных эпох, когда Понт приносил очередное приношение Жертвенному мысу. Здесь корабельное кладбище, где утопленники лежат с мачтамикрестами и рассыпанными кладами от золотых монет до бронзовых пушек, где уродливая Ржавчина с рассыпающимися и гнилыми клыками изгрызла сверкающие лики корабельных металлов и прочного железа.

Каяк своим твердым, но тонким пластиковым телом почувствовал опасность от столкновения с острыми скалами или ржавым остовом потонувшей посудины. Осторожность движения передалась и капитану, он внимательно оглядывал фарватер. Ведь они превратились в единое мифическое целое, как кентавр – человекконь, а здесь каяк слился с калекой Фантиком. Кентавр Хирон, воспитатель Ахиллеса и многих других греческих героев. А каяк и капитан – «Потомок Митридата Понтийского». Очень стали похожи на морского бога Палемона, пастуха дельфинов. Ведь рядом плескалась Левкотея – морская «белая» богиня, божество пенистых волн. Она была смертной женщиной Ино, дочерью Кадма и сестрой Семелы, матери Диониса. Гера, ненавидящая из-за Семелы, любимой Зевсом, всю её родню, наслала на Ино безумие, и та бросилась в море с маленьким сыном Миликетом на руках. Боги превратили её в морскую богиню, а сына её в морского бога Палемона, владеющим стадами дельфинов.

И гикнул Фантик громким голосом, словно он и вправду стал Повелителем дельфинов, вызывая местного «лоцмана» по безопасной проводке «Потомка Митридата Понтийского» среди замерших в волнах и бурунах клыкастых скал. И, как в сказке, появилась милая и прыгучая Афалина, из черноморской порода дельфинов, и повела корабль за собой, минуя подводные утёсы и песчаные мели.