Похолодало, но работа веслом хорошо грела капитана, только жажда иссушило горло, и он оставил весло, воткнув его рядом под брезент, а сам достал термос и налил в крышку-кружку тёплый чай, настоянный на ягодах шиповника, барбариса и сухих лепестков крымской розы. Душистый и ароматный напиток моряк пил с большим удовольствием.

– Конечно, Великий царь Митридат, я не смогу сравниться с вами по сбору лекарственных растений, ведь ваше снадобье, которое вы пили против отравления вас ядом, насчитывает 73 компонента растительных видов! – уважительно произнёс капитан.

– Тебя ведь никто не будет травить, а вот меня много раз пытались, но я приучил свой организм к ядам, которые подкладывали мне в пищу.

Что между сказкой и проходящим плаванием упорного моряка, но ведь он сейчас плыл вокруг Боспорского царства, а дух Митридата, прорываясь сквозь века, витал над ним, и это было реальностью сегодняшнего дня.

Юра Лишаёв поднял голову и среди белоснежных облаков, текучих стройным рядом, будто долгое и длинное время, он увидел величественный силуэт мифического Митридата в пурпурной тоге. Морские волны, как людские головы, качались перед ним, словно легендарное войско, собранное царём против воинственного Рима. Могучее эхо голоса Митридата летело гулкими громами с грозных небес:

– Я – свет Боспорского царства, лучи которого озарят нашу землю легендами и сказаниями на долгие тысячелетия. Жители с благоговением будут относиться к прошедшей истории и дадут моё имя гордой горе, где возвышался акрополь и агора Пантикапея!

И придёт то славное время, когда долгожданный свет счастья засияет для горожан ночной зелёной звездой и ярким солнечным ликом.

И ты, капитан, своим плаванием-подвигом станешь первой ласточкой, летящей из райских кущ, засверкаешь первым лучом успеха и надежды для истинных граждан, рождённых в Пантикапее – Керчи!

Волны вздымались в последнем штормовом порыве и неслись со стремительной скоростью, вспучивались вокруг, словно задумали утопить каяк с капитаном обратно в прошедшее время, но его ведь нельзя повернуть вспять, а потому лишь быстро болтали судно на пенных и певучих гребнях. Поставить лодку против гибких и кипящих валов капитан не мог и не хотел, а наоборот использовал попутное движение и весёло летел в брызгах и бурление пролива.

Сила и выносливость ярко выражалась в уверенных взмахах весла капитана Бесстрашия, чётко ведшего свой легкий корабль сквозь внезапно пролетевшую бурю.

Волны морского пролива поднимали каяк к современной Керчи с пригородами и посёлками на крутых уступах. То проходил корабль мимо Боспорского государства с античными городами и мраморными площадями, окунаясь в густой туман или всплывая к сверкающему солнцу, где капитан слышал, чувствовал и видел вечность или сон протекающих дней, там стонала и смеялась пролетающая блаженно-беспечная жизнь на берегах Леты.

И высокий мыс Хрони – от греческого «хронос» – «время» – с пологими склонами застыл над морем башнеобразным уступом. Контуры побережья очерчивают небольшие мысы-выступы из череды скальных оползней, тонущих под водной толщей Азова, где опасен путь большим и тяжёлым кораблем, но не легкому и быстрому «Потомку Митридата».

Странная судьба выпала капитану с муками, страданиями и сияющими видениями и воспоминаниями, будто он прожил тысячелетия, ведь вода, воздух, земля совсем не изменились и также текли, дышали, стояли вокруг.

Он внимательно рассматривал каменные рукотворные остатки антики, встречаемые на своём пути, ведь они несли прекрасный дух далёкого времени. Капитан словно заглянул в дивные окна золотых глубин небес, где отпечатались прошедшие мятежные события.

Погиб Митридат и воскрес, вернулся легендой в следующую и новую жизнь.

Его душа, как божественное вдохновенье, дышала и вилась над любимым Боспорским государством. Но маялся царь, страдая и переживая от грозовых и кровавых дождей-дней, что порой низвергало небо на цветущую землю царства, покрывая огнём, горечью и гибелью…

Осенняя погода переменчива, холодна и хороша, а небо театральным блестящим зелёным занавесом падало на морские брега Азова. Капитан вёл свой корабль на запад, вдоль гряды – урочище Большой вал по Булганакской бухте, где мутная вода, будто медная, тяжело разлилась и плескалась у ассиметричных склонов – один пологий, другой крутой. Кажется, он проходил мимо горного разлома, где в далёкой древности произошло гибельная катастрофа со смещением горных пород. Не об этом ли упоминает античный автор 1У-111 в. до н.э. Флигонт из Трали.

«… при землетрясение на берегах Меотиды ( Азовское море) раскололся холм и в нём обнажились кости древних животных…»

Внезапно Фантик ощутил необъяснимый страх, появившийся без всякой причины на непредвиденную опасность. Даже кольнуло в груди, словно кто-то предупреждал об несчастье. Что случилось? Откуда идёт угроза? Сначала он ничего не мог понять, а потом догадался.

« Это, наверное, боль и страдания земли, разорванные древним землетрясением, застыли в изгибах берега?» – предположил капитан. « И кричат, предостерегают мореплавателей о спящей здесь роковой опасности!»

Он не причалил каяк тут к берегу, а поскорее миновал неуютное место, стремясь ещё до сумерек выгрести к мысу Тархан. Его абрис тоже не радовал глаз, а трагически застыл, и от него также веяло скрытой угрозой, его плоть изрезали множество балок и нагромождения скальных оползней, обрывы, уступы.

Мыс Тархан, словно былинный вождь, весь в боевых шрамах от былых сражений, вырисовывался на фоне заката-пожара, блистая каменными доспехами. Топоним Тархан предположительно переводится как «аристократ», «благородный человек» и, конечно, «вождь», так подходящий к нашему эскизу с заходящим солнцем.

Капитан тоже сравнивал свой автопортрет с рельефом скал, иногда пристально вглядывался в обрывы, и видел там суровые черты лика, вырубленного из каменной толщи с измождёнными линиями морщин, печалью и грустью. Пепельные волосы из выгоревших трав ниспадали на лоб, развевались на ветру, а потрескавшиеся губы шептали молитвы и солнечные блики, как радостные глаза, пламенели под выгнутыми изгибами бровей. В скальных скулах застыла воля и решимость.

– Здравствуй, Тархан! – поздоровался капитан с местным вождём-аборигеном.

В ответ ровный рокот прибоя, будто приглашая смельчака на вечерний покой.

– Я проведу ночь среди твоих владений? – спрашивал капитан Бесстрашия.

Молчаливое согласие каменного исполинского Вождя.

– Неведомая жизнь скрыто в твоём обличье.

Серебро пенных улыбок, горсть пляжного песка, колышущиеся подводные травы и удивительное головокруженье от встречи с незнакомым и таинственным углом Крыма.

– Милая отрада льётся в моё сердце от увиденных новых картин Родины! – Патетика слов капитана слилась с Любовью сердца.

– А меня ты совсем стал забывать? – с обидой проговорила далёкая Юлиана, пытаясь лунным ликом прорваться сквозь строй тяжёлых туч.