В своих мемуарах Н.Г. Пальгунов отмечал, что, поскольку «заведующего отделом не было», он числился «первым заместителем», а заведующим стал официально только в 1941 г..[533]Сходная ситуация сложилась в редакциях центральных газет. Должность заместителя главного редактора газеты «Известия» в 1939 г. исполнял Я.Г. Селих, а штатная единица главного редактора оставалась вакантной в течение нескольких лет.[534]Аналогичным образом обстояло дело и на периферии. ЦК ВКП(б) даже был вынужден обратиться к редколлегиям районных газет с призывом покончить с таким положением, когда годами их очередные номера подписывались временно исполняющими обязанности («вридами») и заместителями («замами»).[535]Феномен «временно исполняющего обязанности» стал специфическим порождением политических репрессий 1930-х гг. и в полной мере был характерен для пропагандистских структур.

Высшее партийное руководство неоднократно констатировало неудовлетворительное состояние кадров районной периодической печати. 20 августа 1940 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) «О районных газетах», в котором отмечались низкий уровень ряда районных газет, элементарная неграмотность их сотрудников, бедность и сухость их языка, наличие многочисленных опечаток в публикациях. Ставилась задача устранения этих недостатков.[536]Но в районных газетах в качестве редакторов продолжали работать люди, не проявлявшие интереса к международным событиям, не читавшие художественной литературы, просто безграмотные, допускавшие в публикациях орфографические ошибки.[537]Подобно местным органам цензуры, кадры районной печати подвергались периодическим «проработочным» кампаниям.

В связи с репрессиями в большой спешке производился подбор руководящего состава редакций армейских газет. Например, газету младшего начальствующего состава РККА «Боевая подготовка» (она выходила в свет три раза в неделю) возглавлял полковой комиссар П.М. Литовченко. Но поскольку он не имел прямого отношения к военному делу, то не справлялся со своими обязанностями. Содержание «Боевой подготовки», как отмечалось в приказе ГУППКА от 3 марта 1941 г., было крайне низким, часто в материалах допускались опечатки и грубые ошибки.[538]

Еще осенью 1939 г. в ряды армии влились партийные работники, которые по преимуществу имели почти тот же военный стаж, что и красноармейцы срочной службы. Опытом политической работы в армейской среде эти люди не обладали, поскольку ранее занимались сугубо гражданской деятельностью в ликбезах, политотделах МТС и совхозов, на ударных стройках, рабфаках и в институтах. Некоторые из них в соответствии со своими высокими постами на гражданской службе сразу получали звание полковых комиссаров, а зачастую и выше – бригадных, дивизионных комиссаров. Другие осваивали военное дело как политруки, быстро продвигаясь по служебной лестнице. Начиная в батальонах, дивизионах и эскадронах, полках, через некоторое время большинство этих бывших сугубо гражданских людей направлялось в политотделы дивизий и корпусов: сказывалось «ускорение», присущее тому времени. Младший политсостав выдвигался из рядовых красноармейцев, вступавших в партию, бывших комсомольских активистов.

Политико-пропагандистской работой в армейских частях в 1940 г. занималось более 70 тыс. человек (в том числе – свыше 40 тыс. чел., вновь назначенных в 1938-1939 гг.), т.е. в три раза больше, чем в 1937 г. При этом к высшему звену (полковые комиссары и выше) принадлежало 1780 чел., к старшему (старшие политруки и батальонные комиссары) – 22 500 чел., к среднему (младшие политруки и политруки) – 45 900 чел..[539]С мая 1940 по февраль 1941 г. было переаттестовано 99 тыс. политработников запаса, а всего к 1 февраля 1941 г. их состояло на учете свыше 122 000 чел..[540]Для сравнения, численность командно-начальствующего состава РККА (включая ВВС) на 1 января 1941 г. составляла 540 тыс. чел..[541]

Важнейшие кадровые изменения произошли в начале мая 1941 г. в высших эшелонах партийно-государственного руководства СССР. 4 мая Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «Об усилении работы Советских центральных и местных органов».[542]В преамбуле постановления со всей определенностью обосновывалась необходимость его принятия: делалось это в целях «полной координации работы советских и партийных организаций и безусловного обеспечения единства в их руководящей работе, а также для того, чтобы еще больше поднять авторитет советских органов в современной напряженной международной обстановке, требующей всемерного усиления работы советских органов в деле обороны страны». В соответствии с этой основной задачей Политбюро единогласно утвердило назначение Сталина Председателем Совета Народных Комиссаров СССР. Он оставался первым секретарем ЦК ВКП(б) и, поскольку не мог уже «уделять достаточно времени работе по Секретариату ЦК», его заместителем по Секретариату стал А.А. Жданов. Ранее Жданов осуществлял общее наблюдение за деятельностью Управления пропаганды и агитации, а теперь был освобожден от этой обязанности. А.С. Щербаков по решению Политбюро назначался секретарем ЦК ВКП(б) и руководителем Управления пропаганды и агитации ЦК с сохранением за ним поста первого секретаря Московского обкома и горкома ВКП(б). В.М. Молотов, являвшийся до этого Председателем СНК, стал заместителем Сталина по Совнаркому и «руководителем внешней политики СССР», оставаясь на посту народного комиссара иностранных дел. 4-5 мая 1941 г. опросом членов ЦК ВКП(б) (всего 71 чел.), оформленным протоколом Пленума ЦК, постановление Политбюро «Об усилении работы Советских центральных и местных органов» было единогласно утверждено.

В литературе идет дискуссия по вопросу о том, чем объяснялся столь решительный шаг Сталина, принявшего на себя руководство СНК СССР. По мнению О.В. Хлевнюка, этот шаг означал повышение «значения правительства и его аппарата в руководстве страной и выработке решений».[543]Р.Ф. Иванов оспаривал мнение о том, что решение Сталина взять на себя обязанности главы советского правительства диктовалось «политическими мотивами внутреннего характера». Как считал Иванов, это назначение было вызвано в первую очередь причинами внешнеполитического характера».[544]Л.А. Безыменский писал в данной связи: «Скорее всего, это был не внешне-, а внутриполитический сигнал о серьезности обстановки».[545]