Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тогда ты завоюешь его любовь. Сделай то, что делают женщины на протяжении тысячелетий. Очаруй его и соблазни.
Элизабет выпрямилась.
— Боже, я не могу! У меня не получится. Я даже не знаю, с чего начать.
Тетя Агата внимательно на нее посмотрела:
— Ты уже не та наивная девочка, которой была. Ты знаешь, что нравится мужчине, а что нет. И наверняка уже знаешь, что доставляет удовольствие Рису. Вместо того чтобы ждать, когда он придет к тебе, девочка моя, отправляйся к нему сама!
Несколько мгновений Элизабет сидела в неподвижности. Сможет ли она это сделать? Сможет ли соблазнить его? Готова ли рискнуть? Но ради Риса она была готова на все, даже на риск быть отвергнутой.
Элизабет ощутила в груди странное ликование. В памяти всплыли воспоминания о том, как они страстно занимались любовью, и на ее щеках проступил румянец. При мысли о том, что они снова могут оказаться в одной постели, глубоко в ее лоне возник и стал распускаться клубок желания.
Элизабет перевела взгляд на вдову и улыбнулась:
— Я сделаю это, миледи. Обещаю, что сделаю все возможное, чтобы завоевать его.
— Вот и умница! — Морщинистое лицо старой женщины осветилось радостью. Ее проникновенный взгляд замер на Элизабет. — Знаешь, на улице очень холодно. Я передумала. Чашечка чая придется весьма кстати.
Элизабет улыбнулась. Каждый раз, когда они вместе пили чай, недоброжелательность старушки потихоньку отступала. Возможно, в будущем они подружатся.
Тем временем у нее созрел план соблазнения.
— В чем дело? — спросила Лили, когда в двери гостиной появился дворецкий.
— Ваша подруга, леди Аннабелл, ваша светлость. Просит ее принять. Говорит, если вы сейчас заняты, она зайдет попозже.
Обрадовавшись возможности развеять одиночество, Лили улыбнулась:
— Разумеется, я для нее всегда свободна. Просите.
Дворецкий поклонился:
— Слушаюсь, ваша светлость.
Спустя несколько секунд в гостиную торопливой походкой вошла Аннабелл, окутанная темно-голубым облаком шелковых юбок.
— Благодарю, что согласилась принять меня. Я знаю, что должна была предупредить заранее, но…
Аннабелл разразилась слезами. Лили заспешила к ней навстречу:
— Боже, что, скажи на милость, стряслось?
Обняв подругу, она отвела ее к дивану, и Аннабелл тяжело опустилась на сиденье.
— Помню, я обещала не приходить плакаться к тебе на плечо, но мне больше не с кем поговорить.
— Но ты же знаешь, я всегда тебе рада. А теперь… расскажи, что случилось?
Аннабелл вынула из сумочки носовой платок и промокнула глаза.
— Дело в Трэвисе.
— Ну, об этом я догадалась.
— Я считала… считала себя достаточно зрелой для любовного романа. Думала, что буду встречаться с ним время от времени, заниматься любовью, и все будет хорошо.
— Но все оказалось не так.
— Да. Каждый раз, когда я к нему приходила, все было замечательно. Но стоило мне оказаться за дверью, я чувствовала себя разбитой и… униженной. Он нужен мне, Лили, но не от случая к случаю. Я так люблю его, что не могу без него жить.
— О, Анна! — Лили наклонилась к подруге и обняла ее, позволив Аннабелл прижаться к ее плечу. — Я знаю, как это больно. Может быть, лучше прекратить связь, пока тебе не стало еще хуже?
Аннабелл выпрямилась.
— Я тоже об этом думала. Но не знаю… хватит ли у меня мужества.
— А если сказать капитану Гриру правду? Что ты любишь его и что тебе невыносимо продолжать в прежнем духе…
— Не знаю, Лили. Мне кажется… он боялся, что произойдет нечто подобное, и пытался защитить меня. Пытался предупредить, но я не слушала. — По ее щекам снова покатились слезы, и она сердито их смахнула. — Это моя вина, а не его. Я не хочу, чтобы он винил себя или чувствовал себя виноватым в том, что произошло.
— Бедная Анна! Твое сердце разбито, но ты думаешь о чувствах капитана Грира, вместо того чтобы думать о своих. Ты и вправду любишь его, — тихо произнесла Лили.
— Я всегда любила его. Но теперь, после того как мы были вместе, я люблю его еще больше. — Анна взяла Лили за руку. — Скажи, что мне делать?
Лили покачала головой. Белокурые локоны на плечах закачались.
— Я не могу тебе этого сказать. Сказать может только твое сердце. Но ты должна сделать выбор, Анна. Чем дольше вы будете затягивать решение этой проблемы, тем больше страданий вам это принесет.
Аннабелл с усталым вздохом кивнула:
— Ты права, Лили. Что-то нужно делать. Ради нас обоих.
— Это правда. Всегда лучше действовать, чем переживать и бездействовать.
Аннабелл смахнула слезы и поднялась с дивана.
— Спасибо. Ты — моя дорогая подруга.
Провожая взглядом Аннабелл, Лили тяжело вздохнула. Она знала, что чувствуешь, когда теряешь любимого. Ее рука заботливо легла на живот, где мирно приютился ребенок Ройяла. Анне она об этом не сказала. Не хотела причинять подруге еще больше страданий. В отличие от Анны ей повезло: Ройял в конце концов понял, что тоже ее любит.
Лили молча помолилась за Анну и Трэвиса в надежде, что Господь поможет им соединиться.
Элизабет стояла в неподвижности, пока Джильда закрепляла шпильками ее прическу.
— Вы прелестно выглядите, миледи, — заметила Джильда.
Элизабет улыбнулась и помолилась, чтобы слова Джильды сбылись. На ней было купленное Рисом платье из алого бархата с глубоким вырезом на груди. Джильда так сильно затянула корсет, что Элизабет едва могла дышать.
Но это было не важно. Если план соблазнения сработает, ее муки окупятся.
— Вы смотритесь восхитительно, — продолжала Джильда, касаясь тяжелых складок красного бархата. — Цвет исключительно идет к вашим черным волосам, миледи, и серым глазам.
Элизабет улыбнулась:
— Надеюсь, лорду Рису тоже понравится.
— О, миледи, он будет без ума от вас.
Элизабет тоже на это надеялась. Она приложила много усилий, чтобы сегодня доставить удовольствие мужу. Она хотела, чтобы он непременно увидел в ней женщину, которую сделал своей женой, женщину, которую желал.
Днем она спросила у него, вернется ли он к ужину. Он обещал вернуться и теперь ждал ее внизу, чтобы вместе пойти в столовую. Запланированный ею экстравагантный ужин включал его любимые блюда, приготовленные по подсказке леди Тависток, и отличное французское вино.
Глубоко вдохнув, Элизабет открыла дверь и вышла в коридор. Рис стоял у нижней ступеньки лестницы. С черными волосами, в облегающих серых брюках и черном фраке с бархатными лацканами, с белоснежным галстуком на шее, он был невероятно красив. На фоне смуглого лица его глаза светились, как голубое небо над Брайервудом.