— Думаешь, Сандхерст тоже причастен?

— Уверен. Граф получает информацию от лейтенанта, а затем продает ее, очевидно, Радоняку, который и передает ее русским.

Трэвис на минуту задумался, переваривая услышанное.

— Если ты прав…

— Все сходится. Еще пару лет назад Сандхерст был на грани разорения. Потом его финансовое положение чудесным образом поправилось. Он узнал о твоем дневнике и указал на тебя пальцем, чтобы отвести подозрение от себя. А сам все это время набивал карманы, предавая свою страну. Не думаю, что будет так уж трудно проследить, каким путем деньги от старины Бориса поступают к нему в карман.

— Отличная работа, майор! — улыбнулся Трэвис, и Рис хлопнул его по плечу:

— Идем, нужно сообщить полковнику обо всем, что мы узнали.

— Полагаешь, он нам поверит?

— Томас не дурак. Когда мы дадим ему отдельные фрагменты, он быстро сложит из них всю картину.

Мужчины вышли из дома и направились к зданию, где размещалось министерство иностранных дел.

Томас наверняка захочет лично проверить факты, но Рис не сомневался: после этого доброе имя Трэвиса будет восстановлено. А молодой лейтенант вместе с Сандхерстом и Борисом Радоняком будут привлечены к ответственности по подозрению в государственной измене.

Садясь в экипаж Трэвиса, Рис ощутил, что груз забот на его плечах стал легче. По крайней мере одна из проблем должна была вот-вот разрешиться.

— А как дела у вас с Аннабелл? — спросил он, усаживаясь на сиденье.

— Мне бы не хотелось об этом говорить. — Лицо Трэвиса помрачнело.

Рис вскинул брови:

— Так плохо?

Трэвис промолчал, отвернувшись к окну.

— Теперь, если сочтешь, что она тебе все же нужна, решай свою проблему, не думая о повешении.

Трэв повернулся к Рису:

— О, она нужна мне! Даже не сомневайся!

Его карие глаза за стеклами очков сверкали.

Рис больше ничего не сказал. Аннабелл Таунсенд, конечно, красива и желанна, но, к счастью для Риса, это не его забота.

Свое обещание помочь другу он сдержал. Но все же интересно, как поступит Трэвис с дамой, которая так глубоко вошла в его сердце.

На стук в дверь ответил слуга Джек Монтегю. Услышав женский голос, Элизабет встала с дивана и направилась в холл. Там она увидела седоволосую Агату, тетушку Риса.

У Элизабет екнуло сердце. Она предвидела, что этот момент рано или поздно настанет. Но теперь старой леди наверняка было известно, что Рис узнал правду о сыне. Об этом знали оба брата, и, естественно, они не собирались скрывать этот факт от старейшего члена семейства.

Что скажет вдова, когда обнаружит, что Элизабет не сумела заслужить прощения племянника? Что не будет у них ни любящей семьи, ни других детей, как она хотела? Когда узнает, что Рис бросил ее? Что Элизабет так и не смогла внушить ему любовь к себе?

Борясь со слезами, она сделала глубокий вдох и приклеила к губам улыбку.

— Леди Тависток… прошу вас, входите.

Тяжело опираясь на трость, хрупкая старушка окинула ее взглядом с головы до ног, и ее тонкие серебряные брови сошлись на переносице.

— Ты выглядишь неважно, моя девочка. Уж не больна ли ты?

«У меня болит сердце», — хотелось ей ответить. Вчера Рис принес хорошие новости о капитане Грире, сказав, что скоро с его друга снимут подозрение в предательстве. И, ограничившись этими словами, оставил ее одну.

Потом он провел несколько часов с Джередом, прогулявшись с ним и мистером Гиллеспи до конюшни в парке. Но к ней в ту ночь он так и не пришел.

Элизабет проводила вдову в гостиную. Старушка шла очень медленно, и дорога заняла немного больше времени, чем обычно.

— Почему бы нам не выпить чая? — предложила Элизабет, когда леди Тависток уселась на бордовом диване, и направилась к шнурку звонка, но вдова покачала головой:

— Я сегодня уже достаточно выпила чая. Хочу знать, что происходит между тобой и моим племянником.

Первым побуждением Элизабет было сказать вдове, что это ее не касается, но она сдержалась. В определенном смысле это ее касалось. Тетя Агата любила своих троих племянников, как сыновей, которыми не осчастливил ее Господь, и имела полное право переживать за Риса.

Призвав себя к спокойствию, Элизабет заняла место на другом конце дивана.

— Он знает, что Джеред — его сын. Полагаю, вам это известно.

— Разумеется. В нашей семье у нас нет друг от друга секретов.

— Мне следовало самой ему сказать. Не стоило ждать особого случая.

— Сказать нужно было еще восемь лет назад. Но все это пустопорожняя болтовня. Важно, что вы состоите в браке и имеете ребенка, о котором нужно заботиться. Пусть прошлое остается в прошлом, пора думать о будущем.

Ощутив жжение в глазах, Элизабет отвела взгляд.

— Он не простит меня. Я говорила вам это еще до того, как мы поженились.

— Вздор! Он любит тебя. Всегда любил и будет любить.

Возможно, когда-то и любил, подумала Элизабет. Но не теперь.

Она выпрямилась.

— Рис… он больше не приходит ко мне… в постель.

Старушка задумалась, потом широко улыбнулась:

— Мой племянник любит тебя сильнее, чем я полагала.

— О чем вы?

— Рис любит тебя до безумия, и это пугает его до смерти. Мой племянник — мужчина до мозга костей, как и все Брэнсфорды, и, конечно, не оставляет без внимания физические нужды тела.

Элизабет ничего не сказала. Она не имела представления, что Рис к ней испытывает и не удовлетворяет ли свои потребности с другой женщиной. Она знала только, что он бросил ее, как однажды она бросила его.

— А ты сама, Элизабет? Что ты чувствуешь к Рису?

Слезы, с которыми она давно боролась, снова заблестели в ее глазах. Лгать смысла не было, тем более женщине, столь чуткой, как графиня.

— Я думала, что любила его, когда была девочкой. Вероятно, в какой-то степени любила. Но теперь я женщина и точно знаю, что такое любовь. Я люблю Риса и на все готова, лишь бы он ответил мне взаимностью.

Старушка удовлетворенно улыбнулась:

— Ну и люби на здоровье.

— Но как, миледи? Рис не верит мне. Он возвел стену вокруг своего сердца. Он боится, что, если впустит меня туда, я снова его предам.

— Но мы обе знаем, что ты этого никогда не сделаешь.

Элизабет смахнула с лица слезы.

— Нет, скорее умру, чем сделаю что-то, способное причинить ему боль.

Ее ответ, похоже, удовлетворил вдову.