Он подумал об Элизабет, но, как ни странно, знакомой вспышки гнева не последовало. Все они пострадали. Последнее время Рис все чаще склонялся к мысли, что отчасти и сам был виноват. Если бы он вел оседлый образ жизни, если бы не гонялся за приключениями, возможно, тогда Элизабет пришла бы к нему, а не кинулась в объятия другого мужчины.

Все, что случилось, осталось в прошлом! Время взаимных обвинений прошло, настало время прощения.

Красавец жеребец приближался. Рис уже мог различить серые яблоки на белой гладкой шкуре животного. Все, кто находился в парке, смотрели только на него.

Наблюдая за приближением лошади, Рис вдруг почувствовал, как напряглись плечи мальчика. Внезапно он попятился и спрятался за спину Риса. Когда Рис поднял взгляд, то увидел, что на великолепном жеребце сидит Мейсон Холлоуэй.

— Чудесное утро для верховой прогулки, — произнес Холлоуэй.

Легкий ветер играл его каштановыми волосами.

— Прекрасное животное, — ответил Рис, сохраняя суровое выражение лица. — Не подозревал, что ты увлекаешься лошадьми.

— Предпочитаю смотреть бега, но против этого красавца не смог устоять.

— Будешь рассчитываться за него деньгами Олдриджа?

Губы Мейсона вытянулись в тонкую линию.

— За коня и за многое другое. Я уже устал ждать.

— Будь моя воля, Холлоуэй, тебе бы не пришлось ждать. И деньги тебе не понадобились бы. Ты был бы уже покойником.

Мейсон заметно напрягся. Ноздри жеребца затрепетали. Уловив возникшее между мужчинами напряжение, конь забил копытами.

Рис отвернулся от Холлоуэя и, не оглядываясь, повел мальчика прочь от лошади и всадника. Он знал, что Мейсон кипит от злости. Возможно, теперь Холлоуэй вызовет его на дуэль, и тогда у Риса появится шанс его убить.

Но такой поворот событий представлялся маловероятным. Вряд ли стоило рассчитывать на подобную удачу. Мейсон был трусом.

Порывистый ветер гонял по дороге листья и качал ветки огромного сикомора перед городским домом, который они арендовали. Возвращаясь с Джередом домой, Рис заметил кативший по улице знакомый экипаж и остановился на крыльце. Вскоре к дому подъехала коляска Трэвиса.

— Ступай с мистером Гиллеспи наверх, — обратился Рис к сыну. — Мистер Коннелли наверняка уже ждет тебя, чтобы приступить к занятиям.

Джеред взглянул на него темными серьезными глазами:

— Ты не любишь моего дядю Мейсона.

Лгать не имело смысла.

— Нет, не люблю.

— Мне он тоже не нравится, — сказал Джеред.

У Риса на скулах заходили желваки. Ублюдок сделал жизнь его жены и сына невыносимой. Мучил их все эти годы. А его не было рядом с ними. От этих мыслей Рис чувствовал себя как никогда беспомощным. Он обнял Джереда за плечи и устремил взгляд на улицу.

По дорожке к крыльцу шел Трэвис.

— Доброе утро, майор.

— Доброе утро, Трэв. — Рис посмотрел на черноволосую голову мальчика. — Ты помнишь моего сына, да? — В его голосе невольно прозвучали нотки гордости. — Ты видел его на конюшне в Брайервуде.

— Конечно. — Трэвис опустился на одно колено, чтобы оказаться с ребенком на одном уровне. — Рад тебя видеть, Джеред.

Джеред взглянул на пустой рукав:

— А что случилось с вашей рукой?

Рис стиснул плечо Джереда:

— Невежливо задавать такие вопросы, сын.

Хотя, возможно, в случае Джереда это было не так уж и плохо, ведь в прошлом мальчик был слишком замкнут и предпочитал отмалчиваться.

— Все в порядке. — Трэвис с улыбкой посмотрел на мальчика. — Со мной случилось то же, что и с твоим отцом. Мы были ранены на войне. Твоего отца ранило в ногу, а я потерял руку.

— Вы герои. Так сказала моя мама.

— Правда? — Трэвис расплылся в улыбке. — Не знаю. Мы делали то, что должны были делать.

Темные глаза Джереда остановились на Рисе.

— Может, и я, когда вырасту, пойду в армию.

— А может, пойдешь в университет, станешь медиком или еще кем-нибудь, — проворчал Рис.

Джеред состроил гримасу, и Рис рассмеялся:

— Ладно, у нас еще будет время подумать об этом. А пока иди в дом и начинай заниматься, не то учителю придется дать тебе дополнительное задание.

Джеред радостно улыбнулся и убежал в дом. У Риса сжалось сердце. У него был сын, какое же это счастье!

Рис и Трэвис тоже вошли в дом и проследовали в кабинет. Джереда уже простыл и след.

— Выпьешь чего-нибудь? — спросил Рис друга, направляясь к буфету.

— Не откажусь, — вздохнул Трэвис так, будто его оставили последние силы.

Рис наполнил бокал для приятеля, а сам от спиртного воздержался. Трэвис взял бренди и тяжело опустился на диван.

— Почему-то мне кажется, что этот визит не имеет отношения ни к Сандхерсту, ни к полковнику Томасу, — предположил Рис.

Трэвис сделал большой глоток.

— Насколько мне известно, эта проблема больше не существует. По правде сказать, с утра я снова начал работать в «Таймс».

— Поздравляю.

Пока Трэвис пил бренди, Рис впервые заметил за стеклами очков темные круги и морщинки усталости на лбу.

— У тебя такой вид, словно только что закончил тридцатидневный марш-бросок.

— Да и чувствую себя примерно так же.

— Значит, причина твоего визита — женщина, и женщиной этой может быть только Аннабелл Таунсенд.

Трэвис устало откинулся на спинку дивана.

— Она порвала со мной.

Рис вскинул брови:

— А она сказала почему?

— Сказала, что слишком сильно любит меня. — Трэвис выпрямился и провел рукой по волосам. — Ты слышал когда-нибудь нечто столь абсурдное? Она не хочет быть со мной, потому что слишком сильно меня любит.

Рис присел на край стола.

— Ты говорил, что она не из тех, с кем заводят связи. Вероятно, ты был прав.

Трэвис покачал головой:

— Я пытался ей это сказать. Пытался отговорить, но она отказалась слушать.

— Все женщины таковы.

Трэвис вздохнул:

— Дело в том, что я не представлял, как сильно мне будет ее не хватать. Знаешь, я не могу спать по ночам. Я не могу есть. Сначала я подумал о визите к мадам Лейфон, но при мысли взять в постель одну из ее женщин у меня внутри все перевернулось. Анна — единственная женщина, которая мне нужна, но я не могу ее иметь.

— Почему?

— Ты знаешь почему. Потому что я не создан для семейной жизни. Анна — милая и любящая. Она сильная, решительная, преданная. И заслуживает мужчину гораздо лучше меня.