– А сам не знаешь, «что это было»?

– Знаю, – произнес он еле слышно.

– Вот и я знаю.

Они замолчали оба. Но, будто боясь не успеть, Георгий крикнул:

– А его? Скажи, я должен знать. Его ты любишь?

– Какое у тебя там самое сильное место? Помнишь?

– «…Но я другому отдана и буду век ему…»?

– Именно.

– Ну, глупо же, Кать! Это литература! Выдумка, сочинение!

Какая необходимость жить с Платоном, если любишь Харитона? А старый хрыч Харитоша жить, дышать без тебя не может! И ты без него…

– Поздно, Дубровский. Платону обещалась.

Георгий опять замолчал, но затем с усмешкой спросил:

– Хочешь сказать, он Евгений, а Онегиным оказался я? – Катя не ответила, а он вдруг рассмеялся – Харитон Онегин! Звучит? По-моему, звучит.

Оплавленный осколок шевельнулся еще раз. Катя прижала руку к груди, пытаясь вернуть его на место.

– Прощай, Гошенька…

Она вышла из ванной, закутавшись в банный халат. Муж сидел в кресле и увлеченно смотрел футбольный матч. Она неслышно приблизилась и присела на подлокотник. Не отрываясь от экрана, он обнял ее и потянул на колени. Она устроилась поудобней и затихла, уткнувшись лицом в теплую грудь.

– Все пройдет, – сквозь ревущие звуки стадиона расслышала она негромкий голос, – потерпи, милая. Все образуется.