листьями нас засыпало. Вот как тебя в ту бурю. И уши заложило, лоб сдавило. Два дня потом в ушах звенело, а у Вишенки голова болела. Вот так, Ива. Теперь и думай, с кем ты живёшь. Не Супротивник ли Создателя прибыл на нашу землю? Не беду ли всем нам принёс. Не теперь, так потом. Страшная история. Но тебя я понять могу. Ты красивая очень, а вот тело-то твоё никому для любви не сгодилось бы.

– Чего же ты ко мне лез? – обиделась она.

– Так, попытать тебя хотел на стойкость твою девичью. Да и любопытство было. Никогда я хромых не любил. Не стал бы я тебя трогать. Попугал бы, извалял бы малость, а не тронул. Я не насильник, умом не убогий. Меня женщины сами любить жаждут. Не знаю порой, какую и выбрать, чтобы себя утешить.

– Как же тогда Вешняя Верба?

– Она девочкой мне досталась. Нетронутой. Вот я и жалею её.

– Чего же и плёл о ней гадости?

– Да пьяный я был от наливки той гадкой. Злой был и дурной. Так что с опозданием, а прошу у тебя прощения за ту выходку. Гнусную. Я человек честный, ко лжи и грязи не приучен с детства. Маг Вяз меня так выпрямил, что мне кривизна иных душ нестерпима до ожесточения. Так бы и вырубил всю негодную поросль людскую и сорную, как власть бы имел. Тебя и отмечаю я за чистоту твою родниковую. – Он поднялся, – пора мне за Вишенкой идти. Что-то бабка никак её не отпускает. А она голодная там. Не плохое ли что случилось?

Он ушёл. Ива какое-то время обдумывала их разговор. Отчего-то она поверила Капе, что он никогда и никому не расскажет о Фиолете ничего. Если до сих пор не рассказал, то уж точно не выдаст. А бабка пустое плела. Из ума выжившая бродяжка. Не взяли её в «Город Создателя» из-за старости, а она отказалась перебираться туда, куда и выселяли всех стариков. В совсем уже старые города. Где они и доживали с бродягами и прочим сбродом. Кое –как заброшенные дома в тех городах чинили, кое-как жили. Кормили их через сеть бесплатных столовых для таких людей. Континент был изобилен, и от голода не пропадал никто. А вот в стране желтолицых, несмотря на великолепную природу, бедные люди голодали, как она слышала от отца. Лучше всех жили бронзоволицые, рыжеволосые. Они были богаты, любили роскошь, но часто дрались и между собою, и с прочими. Мягкий климат позволял им не иметь печей, не сеять хлеб, поскольку у них росли целые леса хлебных деревьев. Диковинные фрукты и орехи валялись прямо под деревьями – ешь, что хочешь. И ещё, как слышала Ива, они были очень развратны. Совокуплялись всегда, и днём, и ночью, не признавая семейных уз. Если они попадали в какой город, то все жители, особенно девушки и молодые женщины, их избегали, боясь нападения. Они прибывали с золотом, драгоценностями, снабжали строительство дорог колоссальным количеством прочих металлов, поэтому без труда покупали влиятельные должности. Угнетали местных людей, обманывали, поскольку люди белого континента были очень доверчивы и простодушны.

Ива уснула на жёстком топчане, укрывшись тем же тулупом, коим укрывался и Капа. Вначале было противно лежать на такой кровати, но уснула она сладко и глубоко. Старик, вернувшись откуда-то, колобродил по коридору, гремел жестянками, готовя ужин, и беспрестанно чихал. Послышался голос Капы. Ива выбежала ему навстречу, радуясь тому, что с ним и Вешняя Верба. Но Вешней Вербы с ним не было. Капа был бледным и напуганным. В руках он держал картонную коробку. – Тебе оставила, – только и сказал он Иве. Ива взяла коробку из его рук. Она оказалась нелёгкой. Поверх крышки была надпись: «на память Иве о встречах с бабой Вербой». В коробке лежал тот самый роскошный сервиз из тончайшего фарфора. Полный комплект. Странность подарка – это было ещё не всё. Вешней Вербы, как и старой Вербы, в том доме не оказалось. Не оказалось их нигде. Поскольку Капа проверил все пустые дома. Даже те, где не было крыш. Нашёл он только бабкин маскарад и два старых женских, поседелых от носки пальто. Всё это он, понятно, с собою не взял.

– Так я и думал, – только и сказал Капа. – Увезла старая обманщица её по скоростной дороге в столицу. Приехали на машине её телохранители и взяли мою Вишенку под белые ручки. Там в конце селения и лестница есть для подъёма наверх дороги. Ты разве не заметила?

– Я разве туда ходила? В конец селения. Там же улица длинная и пустынная как город мёртвых.

– Где теперь найдёшь? – Капа сел на топчан. Обхватил голову руками.

– Зачем ей Вешняя Верба?

– Ей ребёнок её нужен, – ответил он. – Я же сразу её узнал, когда увидел в Координационном Совете. Хотя и нос у неё маленький, и лицо выбеленное, а узнал. Глаза же не скроешь. Она мать моя. Вот так, Ива. Вяз о том не знал, а то бы сказал.

– А отец твой кто?

– Отца никто не знает. И Вяз не знает. Ему всучили меня для воспитания неизвестные люди. Нарочно имя редкое позорное дали, чтобы потом она меня по имени обнаружила, как я вырасту. Разве такие имена дают детям? Те, кто ребёнка прятали, ей это обещали. А так, поскольку она магиня была из знатного рода, дала обет безбрачия. В самой зелёной юности её посвятили Центральному Храму Утренней Звезды. Потом уж карьеру она себе сделала, или родня ей помогла – не важно. Ребёнка бы отдали кому в семью по закону, ей бы пришлось уйти из элитных своих высот в низы простонародья. А так выкинули как щенка, вроде и нет его. Зато и позора ей нет. Она теперь мне обещает должность в Координационном Совете объединённых религий. Но сама меня ненавидит, как ненавидят люди свои старые пороки, за которые им стыдно. Поэтому хочет ребёнка Вишенки взять, вроде как компенсацию за погубленную свою юность. Сама воспитать хочет, дать образование и богатство. Чего мне не дала. У неё дом, полный слуг, роскоши. У неё власть, и при этом никого рядом. Ни одной родной души. Да и не старая она уж настолько, как рядилась перед всеми.

– Откуда же ты узнал всё?

Капа протянул Иве письмо, но в руки не отдал. – Мне подарочек оставила тоже. Пишет, что ждёт к себе в любое время, как я очухаюсь после всего. Что за Вишенку спроса с меня не будет, и