Альбин повернулся к Катону и улыбнулся.

— Похоже, с нами они испытывать судьбу не собираются.

Катон кивнул.

— Вот и хорошо. Флоту уже достаточно сюрпризов. Думаю, префект кое-чему научился.

Альбин посмотрел на Катона.

— Ты ведь, как я понимаю, с ним служил?

— Было дело. В Германии, затем в Британии. Он был одним из трибунов.

— Понятно. Ну и как он справлялся?

Катон ответил не сразу. Он припомнил, как дрался бок о бок с трибуном Вителлием, защищая маленькое германское селение от орды варваров, сумевших ловко заманить когорту Второго легиона в засаду. В те отчаянные часы Вителлий проявил немалую отвагу. Другое дело, что, как выяснилось потом, он был коварным изменником, не ведавшим сострадания ни к кому: ни к мужчинам, ни к женщинам, так или иначе оказавшимся между ним и столь вожделенной им властью. Ныне путь молодого аристократа уже усеивали трупы. Он был опасен почти для всех и смертельно опасен для каждого, в ком мог увидеть для себя хоть малейшую угрозу. Для блага Альбина Катон не стал говорить ему всю правду. Он прокашлялся и, глядя не на собеседника, а на берег, промолвил:

— Справлялся-то он неплохо. Храбрости ему не занимать. Но не становись на его пути.

Катон чувствовал, что Альбин ждет продолжения, однако центурион молчал, и в конце концов триерарх, отвернувшись, тихонько пробормотал:

— Ладно, центурион, я понял. На мой счет не беспокойся. Я буду держаться подальше.

— Да уж, постарайся.

— Сигнал из форта! — прозвучал голос с мачты.

Оба командира обратили взоры к суше и увидели поднятый на сигнальной мачте и затрепетавший, вытянувшись на ветру, зеленый вымпел.

— Это запрос, — пояснил Альбин и, приложив ладони ко рту, выкрикнул приказ: — Подать сигнал опознания! Поднять наш флаг!

Двое матросов не мешкая вытащили из бортовой клети рулон красной материи и припустили с ним по выбленкам наверх, где закрепили полотнище. Поднятое полотнище развернулось и, похлопывая, заполоскалось на полуденном ветру. После недолгой паузы зеленый флаг над крепостью опустился и пропал из виду. Корабли в гавани развернулись обратно, убрали весла и встали на якоря. Почти сразу же после этого над флагштоком крепости взвился новый вымпел. Альбин, стоявший рядом с Катоном, напрягся и обернулся, обозревая горизонт.

— Что такое? — встревожился Катон.

— Из крепости заметили парус.

— Парус?

Катон прикрыл глаза ладонью, всмотрелся в линию горизонта и почти сразу же заметил крохотный темный треугольник, почти неразличимый на фоне дальней береговой линии. Он поднял другую руку и указал:

— Вон там! Видишь?

Альбин взглянул в указанном направлении, напрягая глаза, чтобы рассмотреть подробности.

— Не, ничего… Погоди… Ага, вижу! Похоже, галера! — Он перевел взгляд на Катона и поднял брови: — Ну у тебя и зрение: самому бы мне ни за что его не углядеть! Старею. — Повернулся в сторону дальнего паруса. — Может, это пират, надзирающий за нашими флотом? Ну и ладно, пусть видят, что, понеся потери, мы сделали из этого выводы. Не думаю, чтобы Телемах рискнул дать второе сражение.

Катон кивнул.

— Если он такой толковый, каким кажется, то ты прав. С настоящего момента начитается состязание силы с хитростью.

Альбин почесал подбородок.

— Вопрос только в том, на чьей стороне сила, а на чьей — хитрость.

Под потускневшим синим небом эскадра подкрепления медленно проследовала к берегу. Матросы готовили крепкие причальные канаты, чтобы надежно пришвартовать трирему. Пехота и свободная от вахты команда собрались на кормовой палубе, чтобы облегчить при подходе к суше нос корабля, а потом раздался плеск: с кормы в воду сбросили якорь. Набежавшая волна сместила корабль вперед, и якорный канат натянулся, но вновь обвис, когда со следующей волной судно выровнялось. С высоты берега прибывшие корабли обозревал человек, облаченный в алый плащ и сверкающий панцирь, позволявшие издалека узнать в нем префекта.

На лице Катона, вспомнившего о клеветнических измышлениях в докладе Вителлия, отразилась горечь, но потом его губы изогнулись в легкой улыбке. Доклад уже на пути в Рим, и префекту невдомек, что его содержание отличается от первоначального.

Нос корабля заполз на сушу, и палубный настил под ногами Катона содрогнулся: трирема осела, замерла, и все стоявшие на корме двинулись к носу.

— Кончай грести! — проревел Альбин. — Поднять весла на борт! Спустить сходни!

По обе стороны от «Спартанца» суда маленькой эскадры тоже приставали к суше, после чего с носа каждого корабля спускали на берег наклонные сходни. Как только был сброшен трап, Катон спустился вниз и, хрустя сапогами по гальке, направился прямиком к префекту, стоявшему среди жесткой травы, обозначавшей границу подъема морской воды во время прилива. За почти два дня плавания ноги Катона успели отвыкнуть от твердой почвы, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы ступать по возможности твердо. При приближении центуриона префект Вителлий сделал шаг ему навстречу, и Катон отсалютовал начальнику.

— Центурион Катон! Ну наконец-то! Я уж начал гадать, что там с тобой случилось!

Хотя все это префект произнес с улыбкой, сам факт упрека сомнения не вызывал, и Катон гневно стиснул зубы, однако, совладав с собой, ответил в подобающей, сдержанной манере.

— Мы прибыли так скоро, как смогли. Спроси у моего триерарха.

— В этом нет надобности. — Вителлий похлопал его по плечу. — Я рад тебя видеть: у меня найдется применение этим людям. — Подавшись вперед, он понизил голос: — По правде сказать, так они мне позарез нужны. Все обернулось так, что я уж и сам не знаю: мы охотимся за пиратами или они за нами.

— Не может же все быть настолько плохо, командир.

Вителлий издал горестный смешок.

— Думаешь, не может? Ну, вообще-то да, сейчас я несколько воодушевился… — Префект умолк, глядя на море. — Проклятые пираты! Юпитер свидетель, я заставлю их заплатить за наглый вызов Риму.

— Так точно, командир.

— Пошли. Нам нужно поговорить. У меня в шатре.

Повернувшись, префект зашагал к воротам укрепленного лагеря, и Катон последовал за ним. За валами, по обе стороны прямой главной дороги, выстроились ровные ряды палаток. По большей части они были из козьих шкур, но попадались и другие, из потертого, видавшего виды полотна. Катон догадался, что на них пошли старые, пришедшие в негодность паруса. Люди, сидевшие перед палатками, при появлении командиров вскакивали и салютовали, но лица у всех были мрачные, и Катон не мог не задуматься о том, что же такое приключилось в его отсутствие.

Когда они подошли к установленному на небольшом возвышении в центре лагеря командному шатру, налетел, всколыхнув его полог, порыв свежего ветра. Катон поежился, а в следующий миг скривился: в его ноздри ударил принесенный этим ветерком едкий запах горелой плоти. Когда они вошли внутрь, Вителлий оглянулся и, увидев выражение лица Катона, пояснил: