Я вспомнила наш разговор в гостевой спальне Машиного пентхауса. Я призналась дедушке, что влюбилась в женатого мужчину, а он сказал, что двойная жизнь — не для меня. И спросил: «Вернешься в Овсяновку?». Тогда я подумала, что это и правда выход — вернуться в поселок, пойти работать в леспромхоз, помогать деду с рыбалкой. И вот теперь я здесь — а перед домом стоит машина Паши Молчанова, и я не знаю, куда деваться от нахлынувшей робости и неловкости.

Послышался стук в дверь. Пилот прянул ушами и глухо заворчал. Я придержала животное за холку. Еще набросится на кого-нибудь — нехорошо получится. Дедушка открыл дверь, и в дом, наклонившись, чтобы не стукнуться головой о притолоку, зашел Молчанов. Он был в распахнутой дубленке, под ней — толстый вязаный свитер с горлом, на ногах — тяжелые зимние ботинки. Лишь загорелое лицо и выгоревшие на солнце волосы говорили о том, что человек приехал с юга. В одной руке он держал коробку с тортом, а во второй — букет роскошных цветов.

Он казался таким нереальным, нездешним, что я нервно рассмеялась. Пилот гавкнул на пробу. Я сжала пальцами его пасть.

— Добрый вечер, — сказал Молчанов и протянул руку дедушке: — Я — Павел Петрович Молчанов. Возможно, вы обо мне слышали. Я друг Кирилла Кохановского и… Анин друг.

— Иван Николаевич, — представился дед и пожал протянутую руку. Его сухие пальцы утонули в смуглой широкой ладони. Но дедушку разница габаритов не смутила, он сразу же взял отеческий тон: — Что ж, проходи, Павел, гостем будешь. Аня, поставь чайник.

Молчанов снял дубленку и шагнул к столу. Посмотрел на меня серыми глазами, в которых не было привычного льда, — лишь бархатная обволакивающая теплота и радость узнавания.

— Здравствуй, Аня, — сказал он мягко и протянул мне цветы.

Он казался слишком крупным, чужим и незнакомым. Мне требовалось время, чтобы осознать, что это не сон, и заново привыкнуть к нему. К его физическому присутствию в моей новой жизни. Я взяла цветы и ускользнула к плите, стараясь не встречаться с ним взглядом. Молчанов сделал движение в мою сторону:

— Давай я помогу… — и осекся, наткнувшись на оскаленные зубы пса-подростка.

— Пилот, место! — воскликнула я.

— Пилот? — удивился Молчанов.

— Так-то хорошее собачье имя, — откликнулся дедушка.

— Так-то пилот — это я, — сказал Молчанов.

* * *

Мы пили уже по третьей кружке чаю, а Молчанов все рассказывал. О том, как рос с мамой, не зная об отце ничего, кроме того, что тот был хорошим и честным человеком. О том, как в первом классе познакомился с Кириллом и его старшей сестрой — доброй заботливой девочкой. О том, как Кирилл уговорил отца не разлучать друзей и перевести Пашу в элитную школу. О том, как был свидетелем любовной трагедии Кирилла. О том, как вытаскивал его из депрессии. О том, как учился с утра до ночи и стал самым молодым командиром воздушного судна в истории авиакомпании. О том, как, поддавшись импульсу и минутному соблазну, женился на Лене и потерял дружбу Кирилла. О том, как узнал об измене жены почти одновременно с известием о смерти матери, и совершил еще один безрассудный поступок. О том, как Кирилл пожертвовал своим бизнесом, чтобы выручить друга из беды. О том, как Маша выхаживала его с такой бесконечной любовью, на которую невозможно было не откликнуться. О том, как узнал, что станет отцом, и сделал Маше предложение — и в тот же роковой вечер понял, что страстно любит другую женщину.

О том, как пытался удержаться в границах долга и чести, но падал все глубже и глубже в омут болезненной страсти, обмана, лицемерия и ненависти к самому себе. О том, как любимая женщина приняла решение за него, и дала ему шанс расстаться с невестой достойно — без подлости, грязи и предательства.

— Так вы расстались? — спросил дедушка.

— Да. Несколько спокойных месяцев наедине друг с другом показали нам, что мы всегда были лишь друзьями. Не стоило нам переходить грань дружбы. Мы просто вернулись к прежним отношениям.

— А ребенок?

Молчанов улыбнулся:

— Анюта родилась месяц назад. Здесь, в Питере. Крепкая здоровая девочка.

— Алименты на Анюту платишь? — строго спросил дед.

— Нет, — замялся Молчанов. — Я переписал на дочь свою часть бизнеса. Мне принадлежало сорок девять процентов уставного капитала в «СтальИмпорте», и я решил подарить эти деньги дочери. Зная, как успешно ее дядя управляет компанией, я не сомневаюсь, что ее будущее финансово обеспечено.

— Хм, — крякнул дед. — А сам-то на что жить планируешь? Где работаешь?

— Пока нигде, — признался Молчанов. — Я уволился из частной авиакомпании: платили хорошо, но это была каторжная работа. Не хочу, чтобы моя жена неделями жила одна. Планирую вернуться в Пулково или… поискать работу в Петрозаводском аэропорту.

— В Петрозаводске? А как ты будешь из Ленинграда добираться?

— Ну почему же из Ленинграда? Может, я из Овсяновки буду добираться? Тут же недалеко, всего час езды…

Я не выдержала и сдавленно хихикнула. Представила, как Молчанов на своем крутом «Порше» гоняет по лесным автострадам.

— Так что же ты… — попытался сформулировать дед, — собираешься обосноваться в Овсяновке?

— В Овсяновке. В Санкт-Петербурге. В Москве. В Амстердаме. В Шанхае. Неважно где — главное, с кем. Я ведь не в гости приехал, Иван Николаевич…

Дедушка поднял одну бровь. Я опустила голову. Щеки запылали. Молчанов достал из кармана серебряный перстенек с бирюзой и протянул на ладони:

— Аня, я люблю тебя больше жизни, — сказал он дрогнувшим голосом. — Это кольцо моей матери, единственный подарок отца. В присутствии твоего дедушки я прошу тебя: окажи мне честь, стань моей женой.

Глаза защипало. Пилот заглянул мне в лицо и заскулил. Дедушка кашлянул. Я подняла голову, ощущая, как по щекам катятся слезы, и сказала:

— Да, Паша. Я стану твоей женой.

* * *

В предбаннике было жарко. Пахло запаренным березовым веником и пихтовым маслом. Из печки за стеной доносилось потрескивание дров, а на улице завывала вьюга. Молчанов закрыл дверь и повернулся ко мне. Высокий и здоровый, в свитере, припорошенном снежинками. В тусклом свете я не видела его глаз, лишь угадывала поблескивание белков. Я сбросила пуховик и рванулась к своему мужчине. Повисла на крепкой шее, цепляясь за толстые косы на свитере и бормоча глупое: «Я так люблю тебя, Паша, я так по тебе скучала». Он подхватил меня, прижал к шершавой бревенчатой стене и поцеловал в губы — горячо, долго, нежно. Мои ноги болтались в воздухе, не находя опоры, сердце трепыхалось, а внутри разгорался пожар.

— Люблю тебя, люблю тебя… — хрипло шептал Молчанов, блуждая руками по телу и сминая одежду. — Есть только мы — ты и я…

— И больше никого…

Как обычно, я проснулась раньше всех — от того, что нетерпеливый Пилот лизнул меня в нос. Я поцеловала мужа в щеку, осторожно выбралась из его объятий и вышла в гостиную. Несмотря на шесть часов утра, солнце заливало комнату ярким светом: в Питере стояли белые ночи. Я тихонько заглянула в комнату деда — он еще спал.