– Стало быть… – заключил Валериан почти весело, – на каждого нашего солдата турецких – семеро. И на каждое наше орудие у турок – три.

Два егерских полка стояли гарнизоном в Праводах, Полоцкий мушкетерский да один казачий донской.

– И отступать уже некуда, – Купреянов тоже наклонился к карте, уменьшившись в росте наполовину.

– Какое – отступать, Павел Яковлевич! Не затем нас сюда поставили. Три тысячи солдат, сто двадцать офицеров, два генерала, тридцать шесть пушек. Держаться будем, дорогой мой, до последнего… генерала. Потому как пустить визиря к Варне нам никак невозможно.

Где-то далеко впереди ударил одинокий пушечный выстрел. Это, понял Валериан, то ли кронверк, то ли блокгауз пугает турок и предупреждает своих в городе. Осада Правод началась.

Ночь прошла достаточно спокойно, но утром, только лишь солнце поднялось над восточным гребнем, турки начала бомбардировку. За десять часов темноты они сумели поставить две батареи и принялись методично крушить кронверк, блокгауз и город. Вначале кронверк пробовал отстреливаться, но Валериан отправил туда адъютанта с приказом – молчать. По их с Купреяновым расчетам выходило, что у гарнизона Правод оставалось едва ли сто пятьдесят зарядов на каждое орудие, что для артиллерийской дуэли было запасом скудным. Следовало терпеть удары и не огрызаться, а ждать, когда турки решатся, соберут мужество и полезут на штурм.

Пока же оба генерала сидели под западным валом и вместе с офицерами да нижними чинами наблюдали, как летают ядра над домами, садами, площадями и улицами болгарского городка.

– Что они делают?! – возмущался генерал Купреянов. – Лупят, лупят, лупят, и все без толку. Три четверти ядер в противоположный склон. Да если уменьшить заряд вполовину, надо только подбросить ядро, и оно точнехонько шмякнется если не на кронверк, то уж наверняка на город.

Валериан усмехнулся и похлопал товарища по плечу.

– Не так громко, Павел Яковлевич. А то топчи-баши вдруг услышит. Вообще-то турки – артиллеристы отличные. Это у них от волнения. Торопятся нас смять поскорее. Скоро сообразят, и худо нам с тобою придется.

Себя же Валериан несомненно похвалил за то, что успел перевести госпиталь с центральной площади к самому валу. Здесь было не так удобно, но куда безопаснее. Собственно, пока и раненых было не так уж и много – десятка полтора нижних чина да два обер-офицера, посеченные осколками. Но к вечеру турки, словно подслушав советы Павла Яковлевича Купреянова, начали попросту опускать ядра с господствующих высот в лощину, и Праводы тотчас же заволокло дымом.

К счастью, до захода солнца оставалось всего полтора часа, но и за это время неприятель успел навредить городку немало. Треть Правод лежала в развалинах после русского штурма, вторую треть успели перемолоть турки.

Когда бомбардировка закончилась, Василий отправился на рекогносцировку и вернулся с неприятным известием: одна из бомб угодила аккурат в Мадатовский балаган, и теперь от обустроенного жилища остались лишь обугленные разнокалиберные щепки.

Более всего Валериану было жаль расстроенного Василия.

– Ладно, брат, не горюй. Не первый дом наш горит и рушится. Боюсь, что даже и не последний. Найди квартирмейстера и узнай – может быть, палаточку какую можно для меня натянуть. А то, сам понимаешь, как бы мне в такой сырости не… раскашляться…

Василий, как всегда, расстарался, но улечься в новом жилище Валериан смог только под утро. Все темное время они с Купреяновым ходили по городку, обсуждая возможные повороты будущего сражения. Валериан чутко вслушивался в звуки, доносящиеся от турецких позиций. Неприятель явно занимался земляными работами, но неясно было пока, куда же они собираются вести траншеи.

– Хорошо, что грунт здесь тяжелый, – сказал он Купреянову. – Вспомните, сколько наши солдаты киркой намахались. Так-то и у турок дело не слишком быстро пойдет.

– Да-да, конечно, – согласился Павел Яковлевич, но слишком быстро, словно бы размышлял он совсем о другом. – Я вот думаю, что за дровами надо, пожалуй, людей к редуту отправить, а не по Варнской дороге. Наверху, конечно, только кусты да терновник, но и опасности меньше. А заодно могут, пожалуй, и лошадей с волами на пастбище отогнать. На обратном пути заберут.

Валериан поддакнул и был очень доволен, что в черной ночи не видно, как зарделось его лицо. Почему, укорил он себя, такие соображения приходят ко мне в последнюю очередь. Знаю, что не будет воевать голодный солдат и замерзший, но вспоминаю о еде и тепле в последнюю очередь. Да-да, и сам готов обходиться одним сухарем в день, и ночевать на промерзшей земле, но ведь не каждому досталось в наследство такое здоровье. Да и от моего здоровья осталась доля совсем небольшая. Он ощутил знакомое щекотание в горле и старательно задышал, пытаясь подавить кашель. А Купреянов тем временем продолжал:

– Кухню я тоже приказал перевести под вал, ближе к госпиталю. Не нравится мне городишко. С любой высоты его насквозь видно. Воду тоже надо запасать с ночи. Я уже отправил егерей – пусть расстараются. Успеют еще днем отоспаться.

Валериан хотел возразить, но, подумав десяток секунд, согласился.

– Пожалуй, вы правы. Не решится Гуссейн-паша завтра на штурм. Будет еще стрелять. А вот послезавтра… Послезавтра может все и решиться…

Часов в пять он вернулся под вал, где уже ждал его верный и расторопный Василий. И палаточка была натянута из цельного тента, и постель сложена из широких досок, и два разогретых на костре валуна светились в ямке, обдавая роскошным жаром. Валериан выпил чаю, упал на постель, натянул шинель на ухо и проспал на одном боку до первого выстрела…

III

При свете выяснилось, что турки прошли по гребню и построили редут еще ближе к Варнской дороге. И поставили укрепление свое столь удачно, что простреливали оттуда всю переднюю часть города, ту, что обращена на запад, к дороге на Шумлу. Они так и не решились уменьшить заряды, но теперь целиться им сделалось куда проще. Дома падали один за другим, трое неосторожных солдат погибли, и еще с десяток раненых переволокли на шинелях в госпиталь.

– Славно, – сказал Купреянов, едва завидев Валериана. – Славно, что решили перенести еще и кухню под вал. А то ведь голодными бы люди остались.

– Ваша заслуга, Павел Яковлевич, – легко и быстро ответил Валериан.

В эту минуту кряжистый, словно топором вытесанный Купреянов вдруг показался ему двойником Вельяминова – худощавого, с тонким лицом и руками, отполированного снаружи и изнутри долгой штабной работой. Валериан порой даже завидовал этим людям, их умению схватывать, держать, складывать мельчайшие частички быта. Сам же он видел прежде всего главное, то есть направление немедленного удара.

– В кронверке, в блокгаузе людям придется до темноты потерпеть. Как турки перестанут стрелять, пошлю им туда горячее.

– Мне скажешь, – решился вдруг Валериан. – Я с ними пойду.

Купреянов недовольно покачал головой. Он не видел смысла начальнику отряда отправляться в передовое укрепление. Валериан чувствовал его правоту, но сам он уже изнемогал после двух суток практического бездействия. В первый раз за всю свою военную жизнь он сам оказался в осаде, и ощущение постоянной стесненности доводило его до исступления.