уже не чувствую. Не знаю, как передвигаю ногами. Не знаю, почему они всё ещё держат меня, ведут, а не отвалились кусками ледяной скульптуры. Сил не осталось, стойкости и желания узнать как можно больше о собственной жизни, перед тем как умереть от Его рук. От рук заблудшего, которые несколькими часами ранее ласкали моё тело, заставляя трепетать и жадно хватать ртом воздух от каждого прикосновения.

Палач едва не поступился принципами ради тела прокажённой. Едва не заставил меня поверить в то, что я могу быть для него чем-то большим, чем просто работой. Кем-то большим, кем-то лучшим… Его дыхание: глубокое, отрывистое. То как дрожала его грудь прижатая к моей спине. Шёпот: низкий, будоражащий. Прикосновения: нежные и отчаянные, мягкие и жадные, горячие и такие холодные…

Едва ли не купилась на собственное воображение. И теперь это всё о чём могу думать в последние часы перед смертью. Какого это: умереть от рук заблудшего, из-за которого разум покрывается шипами отторжения, а предательское сердце трепещет в груди? Сердце слепо. Чувства слепы, они выбирают не тех, кому должны быть преданы. Они выбирают кого-то вроде Рэйвена: такого же одинокого, такого же пустого, приговорённого нести свой крест, поставленного перед фактом безликого существования, такого же проклятого, как и я. Настолько глубоко погрузившегося во тьму, что давно уже не видит света.

Глупая… как только могла допустить мысль о том, что могу стать для него этим светом, если я и сама – тьма?.. Что это было? Надежда? Для такой, как я? Надежда не может быть связана с палачом Лимба. И пусть в его власти не лишать мою душу существования – избавить её от проклятия не в его силах.

Возможно – это лучший исход. Возможно, Рэйвен станет не моим убийцей, а избавителем.

Пусть так и будет.

– Долго ещё? – говорю впервые за последние несколько часов, неуверенная, что палач слышит.

***

– Пришли, – останавливаюсь, чувствуя мощное скопление энергии в двух шагах от себя – участок, на котором через один час тридцать две минуты откроется окно в чистый сектор. У нас будет всего девяносто секунд, чтобы успеть войти в него. Но раз уж мы здесь, то об этом можно не беспокоиться. Беспокоиться можно о том, как, наконец, взять себя в руки и выкинуть к чёрту из головы всё дерьмо, которое всё больше и больше заставляет меня сомневаться в собственном решении.

Твою мать! Как будто у меня выбор есть!

Как будто я готов пожертвовать собственной свободой, ради какой-то прокажённой девки. Не убью её – всё, можно забыть о новом теле, обещанном мне Лимбом.

Чёрта с два я пойду на такие неоправданные жертвы ради прокажённой. Можно конечно рассчитывать на то, что когда проклятие сожрёт её душу окончательно, мне это плюсиком в карму зачтётся, и галочка в графе с её именем в списке жертв сама собой сотрется, но что если нет? Что если так и останется висеть не законченным делом, которое уже никогда не закончить?.. Так чего ради я должен так рисковать?

– Ещё полтора часа в запасе осталось. – Зачем я это только что сказал?!

Смотрит сквозь меня бездушным взглядом.

Прочищаю горло и оглядываюсь. Подумываю над тем, чтобы материализовать что-то вроде навеса от снега, но есть риск привлечь фантомов, которые будут совершенно некстати. Так что всё что могу – расчистить занесённый снегом участок под ногами и приземлиться за замёрзшую землю.

А Катари просто стоит. Чёрт бы её побрал – просто стоит и ни хрена не шевелится.

– И что… что там? Какой он? – спрашивает сломленным голоском, а я смотрю на её потрескавшиеся губы и испытываю грёбаное желание согреть их своими, каждую трещинку, каждый сантиметр синюшной кожи! Будь я проклят!

– Чистый сектор? – переспрашиваю равнодушно, ища спасение в этом дурацком разговоре. – Сама скоро увидишь Лимб в его первозданной чистоте.

***

– Материализация там не работает? – продолжаю спрашивать о том, что вообще не интересует. Просто чтобы не молчать. Просто чтобы не глотать желчь отчаяния волдырями покрывающую горло. Просто чтобы не тонуть в мыслях, лишённых права на надежду.

– Абсолютно чистый сектор, – отвечает нехотя, проводя рукой по волосам, и хлопья снега осыпаются на землю. – Промежуточный этап перед тем как сектор окончательно разрушится и материализуется заново. Спящая материя, не активная, ни черта там нельзя материализовать.

– И сколько он будет длиться? Этот этап, – с трудом шевелю онемевшими губами и смотрю на Рэйвена в упор, смотрю, как отводит взгляд, как не желает даже в глаза взглянуть очередной своей жертве.

Потому что ему всё равно. Потому что я – его бремя. Потому что настолько опостылела.

– Скорее всего, всю ночь, – отвечает на выдохе.

Что-то похожее на смешок вырывается из моего рта:

– Значит, до утра придётся сидеть рядом с моим трупом?

Вздёргивает лицо кверху, смотрит щурясь.

– Уже через несколько часов от твоего тела и следа не останется. Чёрт! Мы можем поговорить о чём-нибудь другом?! – срывается. Боже… как же я достала этого палача. Буквально закипает от злости стоит сказать лишь слово.

– Так и будешь стоять? – смотрит предвзято, как я содрогаюсь от порывов колючего ветра. А я не хочу говорить о том, как велика вероятность перелома конечностей, стоит попробовать присесть.

Стою минут десять, двадцать… не знаю, не различаю времени. Сознание уплывает, затуманивается, ноги держат с трудом, рук прижатых к бокам не чувствую, как и пальцев в сжатых кулаках. Моргаю делая над собой усилие – кажется, будто веки весят с тонну. И даже не слышу, как Рэйвен поднимается с земли и уже оказывается передо мной лицом к лицу. Смотрит с минуту, затем шумно выдыхает, будто раздражённый собственными действиями, снимает куртку и набрасывает на меня, застёгивая молнию под самое горло.

Тепло… Тепло от крутки нагретой его телом приносит боль. Его запах приносит боль. Его взгляд кулаком бьёт по сердцу.

– Дура, – фыркает, не находя ничего более умного и возвращается на своё место. Негромко ругается себе под нос, пока я стою столбом и неотрывно смотрю на него неясным взглядом. Резко подскакивает на ноги, вновь приближается и набрасывает мне на голову капюшон.

Кадык дёргается так сильно, будто ком застрял в горле – сглотнуть не удаётся, как ни старается. Не опускает руки, держит за края капюшона и пристально смотрит в глаза; впервые после того, что между нами произошло на болоте не пряча взгляд. Долго смотрит, пристально, а кадык как шальной дёргается, играя кривыми «лучиками» отметки «красного солнца». Облизывает губы и с силой прикусывает