Она уставилась на него.

– А если ты все это выдумал, только чтобы затащить меня в постель?

– Расслабься и узнаешь.

Данте обвел ее сосок кончиком пальца, и Бронуин пронзил сладостный трепет. Его губы изогнулись в понимающей улыбке, темные волосы разметались по ее коленям. Слова сорвались с губ Бронуин, прежде чем она успела их обдумать:

– Ладно, давай попробуем. Какая разница когда?

Данте лениво усмехнулся и одним гибким движением поднялся на ноги, увлекая ее за собой. Шагая по коридору, Бронуин вспоминала о бессонных ночах, когда она лежала в постели, стараясь не думать о тяжести внизу живота и искренне считая, что она больна, если ей так хочется просунуть ладони под одеяло. А потом она наконец перестала бороться с собой, решив, что о ее преступлении никто не узнает. Даже Макси.

И теперь она испытывала те же чувства. Как будто у нее остался единственный выход… иначе ей не пережить этот день.

Войдя в спальню Данте, Бронуин с удивлением отметила, что эта комната гораздо чище и опрятнее гостиной. Здесь стояла простая кровать и шкаф – из тех, что продаются в разобранном виде. На стене висела фотография знаменитого гонщика с его автографом, полка над стереосистемой была заставлена компакт-дисками. Данте поставил один из дисков, и комнату наполнил сладкий, протяжный голос Сары Маклаклин.

– А это не больно? – вдруг с беспокойством спросила Бронуин.

– Немножко. Но не бойся, я знаю, что делать.

Данте сел рядом и мягким жестом опрокинул ее на спину. Неожиданно он провел кончиком языка прямо по виску Бронуин, возле самого уголка глаза. Она вздрогнула. Казалось, все тепло тела скопилось между ее ног, а пальцы стали холодными.

Они долго целовались, потом он медленно раздел ее. Только когда она осталась совершенно обнаженной, он разделся сам. Бронуин лежала на спине, сжимая колени так крепко, что они дрожали, а Данте бормотал: «Расслабься…» Он осторожно раздвинул ее ноги – так, чтобы между ними поместилась его ладонь. Не торопясь, он с величайшей нежностью просунул в нее два пальца. За резким взрывом боли последовало ощущение, что между ног течет горячая влага. Бронуин приподняла голову и обнаружила, что внутренняя поверхность ее бедер испачкана кровью. Она тихо вскрикнула.

Ей всегда казалось, что потеря девственности – чрезвычайно важное событие. Ей представлялось, что это будет как в кино – со стонами и борьбой, завершающейся мучительным, кровопролитным ударом. Но случившееся напоминало удаление расшатавшегося зуба.

– А теперь – самое приятное, – прошептал Данте.

Он снова начал целовать и ласкать ее, пока легкая боль между ног не потонула в волнах наслаждения. Должно быть, Данте часто занимался этим, думала Бронуин, со множеством девушек, но почему-то эти мысли не вызывали у нее досады. Напротив, она расслабилась, доверилась опыту Данте. С ним ей не пришлось переживать неловкие моменты стыда и нерешительности. Не понадобилось объяснять, каких ласк жаждет ее тело.

Собственная смелость поражала Бронуин. Она касалась Данте там, где раньше ласкала только себя. Прежде она видела его обнаженным только до пояса, и даже в таком виде он вызывал у нее восхищение – выпуклыми сильными мышцами рук и груди, загорелым плоским животом, – но теперь она поняла, к чему ведет дорожка темных волосков, уходящая под ремень джинсов. Наконец-то она узнала, как выглядит набухший пенис. Мужской орган Данте изумил ее – длинный, толстый, опутанный пульсирующими венами. Она гладила его, пока Данте не отвел ее руку.

– Не надо! – простонал он. – Я кончу!

– Давай, – заявила Бронуин, вдруг охваченная любопытством. – Я не против.

– Нет, ты первая.

Он вытащил из ящика тумбочки презерватив и надел его, ловко разорвав пакетик. К тому времени как он вновь уложил Бронуин на спину и развел ее ноги пошире, она была более чем готова принять его. Она сама почти достигла экстаза. Проникновение причинило ей легкое жжение, а затем ее вновь подхватили волны удовольствия, заставляя забыть обо всем остальном. Данте двигался медленно, стараясь не сделать ей больно. На его лице застыло выражение беспокойства и заботы. Вернись сейчас к Бронуин дар речи, она объяснила бы, что чувствует себя бесподобно. В миллион раз лучше, чем когда она ласкала сама себя. И если он не остановится, она…

Оргазм обрушился на нее неожиданно. Она будто катилась вниз с высокого холма, навстречу теплому ветру. Спуск был таким долгим, что Бронуин ахнула.

– О, Данте… Боже мой… – Она прижалась к нему. «Так вот что это такое!» – мелькнула у нее отчетливая мысль.

Если бы она знала, если бы только знала…

Через несколько мгновений он тоже кончил, издав победный крик. Бронуин видела, как его лицо исказилось в сладкой муке, и исполнилась гордости от того, что причина – близость с ней. Она сумела доставить удовольствие мужчине, заставить его содрогаться, задыхаться и вскрикивать. Бронуин улыбнулась, думая, что такой всесильной, должно быть, чувствовала себя и Клеопатра.

– Это было так здорово, – прошептала она, когда все кончилось.

– Просто здорово? – Данте перекатился на бок и с любопытством уставился на нее.

– Если я скажу еще что-нибудь, ты раздуешься от гордости. И не только там. – Она многозначительно указала на его пенис, упрятанный в презерватив. – Но в одном ты прав: это лучше всяких свиданий и концертов.

Данте усмехнулся, скользя взглядом по ее нагому телу, распростертому на смятых простынях. Бронуин перевернулась на живот, уперлась локтями в матрас и положила подбородок на ладони.

– И что, по-твоему, это было – секс или любовь?

– И то и другое.

– Как глава с двумя заголовками?

– Скорее как книга, которую надо прочесть, чтобы узнать, чем она заканчивается.

«Разве такое может закончиться?» – удивилась Бронуин.

Ее мысли вернулись к Ноэль, и она ощутила укол раскаяния. Пока она валялась голышом в постели, ее сестре грозила смертельная опасность. Надо что-то сделать, хотя бы предостеречь Ноэль. Но как? Если она просто повторит слова Данте, Ноэль спросит, откуда ей это известно. Значит, под угрозой окажется Данте. А если об этом узнает отец, он никогда не простит ее.

– Мне пора, – вдруг заявила она.

– Куда?

– К сестре.

– Прямо сейчас?

– Это очень важно. – Она вскочила и схватила с пола джинсы.

Данте привстал, явно желая переубедить ее. Наиболее красноречиво об этом свидетельствовал его орган, который опять начал пробуждаться к жизни. Но вдруг Данте пожал плечами, сел и вынул из тумбочки ключи от машины.

– Идем, – сказал он. – Я подвезу тебя.

* * *

Краткие свидания с дочерью стали для Ноэль почти привычными. Приходя в здание суда, она заставала там терпеливо ждущую Эмму. К груди девочка прижимала любимую плюшевую собаку, с худеньких плеч сползали лямки розового рюкзака с изображением Барби. Едва завидев мать, Эмма расцветала улыбкой, как утром на Рождество, стремглав бежала к двери и бросалась в объятия Ноэль. В сравнительном уединении отведенной для встреч комнаты они первые минут пять – десять только и делали, что обнимались и обменивались радостными возгласами. Эмма усаживалась на колени Ноэль, прижималась к ней, как в раннем детстве, иногда даже принималась сосать пальчик. А еще она просила читать ей самые детские книжки из тех, что Ноэль приносила с собой. Ее излюбленным чтением стали рассказы доктора Сюсса «Зеленые яйца с ветчиной».