– «Больше всего я терпеть не могу зеленые яйца и ветчину!» – воодушевленно повторяла Эмма, как попугай.

Когда Ноэль наконец находила в себе силы отпустить дочь, они садились или ложились на ковер и в оставшееся драгоценное время просто играли. Чаще всего они разыгрывали сценки из жизни с куклами из рюкзака Эммы (ведущая роль, разумеется, всегда доставалась Барби, и чем ярче она была одета, тем лучше). Когда девочке надоедали куклы, на помощь приходил целый пакет книг и игрушек, присланный Триш. Последним, но чрезвычайно важным был обряд с мороженым. Ближе к завершению встречи Ноэль клала перед Эммой меню кафе-мороженого, Эмма несколько минут старательно изучала его и наконец останавливала выбор на своем давнем любимце, мятном мороженом с крошками шоколада.

Но как только мороженое было съедено, начинались слезы и мольбы. Предвидя это, Ноэль сжималась от страха, а по дороге домой не могла удержаться от слез. Это было страшнее предстоящих бессонных ночей. Но сегодня по какой-то причине расставание вышло особенно тягостным. Эмма, которая всего несколько минут назад оживленно перебирала фигурки животных в коробке, мгновенно залилась слезами и сразу же перешла к просьбам и уговорам.

– Я хочу с тобой! – рыдала она. – Я не хочу ждать папу!

– Дорогая, я тоже хотела бы увезти тебя с собой, – уверяла Ноэль, сама готовая расплакаться. Она усадила Эмму на колени, впитывая ее запах, ни с чем не сравнимый аромат ребенка, который она узнала бы даже в кромешной темноте. – Но пока судья не разрешает.

Во время предыдущей встречи она объяснила Эмме, что происходит, в выражениях, доступных пониманию ребенка. Она рассказала, что есть люди, в том числе и папа, которые думают, что бабушкин дом – не лучшее место для Эммы, поэтому сначала придется убедить их, что это отличный дом. Но никакие рассуждения не успокаивали Эмму: она отчаянно тосковала по матери.

– Я не люблю папу! Он плохой! – всхлипывала она.

Ноэль встревожилась.

– Папа плохой? Почему?

– Он не разрешает мне звонить тебе! Я просила! Я сама могу набрать номер, я помню его. Но он рассердился и начал кричать. – Эмма подняла опухшее, покрасневшее от слез личико. Ноэль с трудом удерживалась, чтобы не подхватить дочь на руки и не унести ее отсюда – и плевать на судью и на дуру в соседней комнате, толстуху с поросячьими глазками.

– А бабушка Герти? Она тебе нравится? – Ноэль стоило нечеловеческих усилий произнести эти слова спокойно.

– Иногда она возит меня на детскую площадку. – Всхлипы Эммы начали затихать.

– И в другие места тоже? – Ноэль вспомнилось, как большой белый «кадиллак» ее свекрови колыхался на ухабах дороги, ведущей к будущему торговому центру.

Эмма закивала, покачивая ногой в носке.

– Но там, где хоронят людей, мне не нравится.

Ноэль мгновенно насторожилась.

– Она возила тебя на кладбище?

Эмма закивала головкой, ее косички запрыгали.

– Туда, где лежит дядя Бак. Бабушка говорила, что сначала мертвых уносят на кладбище, а потом они попадают на небо.

Ноэль похолодела. Ей до сих пор не давали покоя увядающие розы на могиле Коринны. Их мог принести только один человек – Гертруда. Но почему? Коринна – не более чем давнее воспоминание, Роберт сам заявил, что почти не помнит ее.

В тот день, когда Ноэль с матерью побывали на кладбище, по дороге домой Мэри рассказала ей об отчете о вскрытии, где говорилось, что к моменту смерти Коринна была беременна. Возможно, именно поэтому Гертруда, сентиментальная до мозга костей, скорбела о потере внука, пусть даже неродившегося. Но почему она выбрала белые розы, как для Бака?

– Бабушка отвозила на кладбище цветы? – спросила Ноэль.

– Ага.

– Розы?

Эмма снова кивнула и положила головку на плечо Ноэль. Она уже успокоилась, только изредка всхлипывала.

– Папа говорит, что скоро у меня будет черепашка.

Ноэль порадовалась стремительной смене настроений малышки: она уже забыла о недавних слезах и счастливо улыбалась, предвкушая подарок.

– Черепашка? Замечательно!

Эмма перестала покачивать ногой.

– Мама, а что такое аколичка?

Ноэль поняла, что Роберт обсуждал ее с родителями в присутствии Эммы.

– Алкоголичка, – спокойно поправила она. – Это такая болезнь, Эм. Вроде аллергии. От алкоголя, который есть в вине, некоторые люди болеют. – Она глубоко вздохнула. – Твоя мама алкоголичка. Поэтому папа за ужином пьет вино, а я – нет.

– Дедушка говорит, что ты слишком сильно больна, чтобы жить со мной. – Дочка уставилась на Ноэль широко открытыми глазами. – Мамочка, это правда?

Ноэль прижалась щекой к макушке Эммы и дрогнувшим голосом ответила:

– Нет, детка. Ничто в мире не помешает мне быть рядом с тобой. Подожди еще немного, скоро мы будем вместе все время. Клянусь тебе.

Она сжала ручонку Эммы и перекрестила девочку. Ей вспомнилось, как она смотрела на распятие, сидя на бесконечных воскресных службах рядом с бабушкой. В детстве ей и в голову не приходило, что когда-нибудь у нее будет своя дочка, вообразить ее было труднее, чем Бога. А теперь Ноэль думала: «Значит, Бог есть, потому что иначе я не вынесла бы этого ужаса. Я давным-давно сошла бы с ума».

У двери она сумела с улыбкой обернуться и помахать дочери. Эмма, которую держала за руку социальный работник, помахала в ответ. Девочка с блестящими темными косичками показалась Ноэль самым маленьким солдатом в мире, участником ожесточенной битвы, смысла которой она не могла постичь.

Ноэль спускалась с крыльца понурив голову, потому не сразу заметила сестру. Бронуин окликнула ее, и Ноэль испуганно обернулась. Ее сестра стояла на залитом солнцем тротуаре, прикрывая глаза ладонью.

– Как здорово, что я тебя застала! А я боялась, что ты уже ушла. – Бронуин напоминала стройную газель в мешковатых джинсах и тенниске.

– А в чем дело? – спросила Ноэль, стараясь придать голосу беспечность.

– Мне надо поговорить с тобой. Ты очень спешишь?

– Куда мне спешить? Домой, чистить зубы? – Ноэль невесело усмехнулась. Меньше всего она была расположена к болтовне с сестрой. С другой стороны, что толку оплакивать свою судьбу? На собрании анонимных алкоголиков вчера вечером она припомнила нечто важное, о чем почти забыла: порой можно помочь самому себе, помогая кому-то другому. – Хочешь, посидим в парке? – предложила она.

– Лучше где-нибудь в другом месте. – Бронуин настороженно оглянулась через плечо, словно опасаясь слежки.

Ноэль сумела сохранить невозмутимость. В их семье часто шутили, что Бронуин способна превратить в драму даже такую мелочь, как вскрытое письмо. Наверное, в детстве она слишком начиталась романов о женщине-сыщике Нэнси Дрю. В то время Ноэль без сожаления отдала младшей сестре свою старую коллекцию книг, но теперь задумалась, не стала ли она невольной причиной нынешней склонности Бронуин к драматизму.