— Пошли, что ли, внутрь.

Дверь не поддавалась, я думал, ее заколотили давно, поэтому вынес прикладом то самое уцелевшее стекло, оно разлетелось, осколки рассыпались, а часть из них застряла в проеме и теперь торчала будто оскаленные клыки. Только после этого стало понятно, что дверь вовсе не была заколочена еще при СССР, а заперта изнутри, причем недавно.

— Смотри-ка, даже пыли нет… — протянул Лунатик, проведя рукой по задвижке.

Я сообразил с полуслова и после этого держал «Гадюку» наготове. Внутри магазин оказался пуст, темен и давно разграблен. Прилавки и холодильники, разбитые в хлам, для чего-то аккуратно сложили углу. Бетонный пол на каждый шаг отзывался гулким эхом.

— Тут кровь.

Кровь на бетоне местами кто-то пытался затереть, но вместо этого только размазал. Цепочка пятен уходила вниз по подвальной лестнице, во влажную темноту, наполненную запахом ржавого металла.

— Есть тут кто-нибудь? Помощь нужна? — крикнул я предупредительно вниз, в черный и пустой проем.

Оттуда не ответили.

— Может, не надо соваться? — усомнился Лунатик. — Черт знает, кто там сидит, если, конечно, это вообще люди.

— Вода все равно нужна, у нас фляги пустые.

— Откуда здесь вода? Насосы отключили еще в восьмидесятых.

— Сейчас разберемся.

— Ты в такой воде «медузу» год замачивать будешь.

— А совсем без воды свалимся самое большее к вечеру.

Перед тем как спускаться, мы посветили вниз фонарем, на свет не стреляли, на другие подначки тоже не клюнули. Я двигался первым и левее, Лунатик — правее и на несколько шагов позади. Из подвала повеяло сыростью, где-то и в самом деле капало то ли с потолка, то ли из прохудившейся трубы. Человек, если это был он, прятался неподалеку, у меня ненадолго возникла неприятная мысль насчет еще одного контролера. Луч фонаря гулял по стенам и по полу, не высвечивая ничего путевого — только серый бетон, ржавые потеки на нем, штабель сгнивших ящиков. В некоторых ящиках сохранились подернутые ржавчиной жестяные консервные банки, за тридцать лет они вздулись, но не лопнули.

— Вот такое я бы точно есть не стал, — сказал мне брезгливый Лунатик.

— Тебя никто есть и не приглашает… Тихо! Стой!

Неизвестное существо шевельнулось во тьме. Хотелось послать в ту сторону очередь — просто на всякий случай, но это мог оказаться кто-то из выживших наемников или даже раненый Полозов. Лунатик посветил фонарем, и мы увидели силуэт человека, скорчившегося на полу.

Раненый носил красно-черную броню «Долга» и зарытый шлем с очками, который почему-то не снял, правую руку ему прострелили, она болталась неподвижно, левой он прямо сейчас пытался поднять автомат СА «Лавина» и направить его на нас.

— Спокойно, брат, тут свои.

Я подошел вплотную и забрал ствол на всякий случай, потому что парень не успокаивался и все пытался тянуть автомат к себе.

— Еще выжившие есть?

Он опять не ответил.

— Ты меня узнаешь? Чего молчишь, плохо слышишь, что ли?

Этот чертов псих молчал и все пытался снова дотянуться до автомата, хотя едва ли смог бы из него стрелять. Возможно, он был ранен в голову или ослеп, наверняка провел в подвале гастронома трое или четверо суток, обложенный и бандитами, и «Монолитом» со всех сторон. Я осторожно снял с человека шлем. Лицо у него сильно отекло от контузии или от других причин, однако не узнать старого «товарища» я не мог.

— Привет, Ремезов…

* * *

— А остальные где? — почему-то настойчиво добивался Лунатик.

— Да отвяжись ты, сопляк, говорю же — нету больше остальных, — неизменно отвечал мой враг моему напарнику.

Теперь он сидел без шлема у стены, придерживая левой рукой правую, раненую. Я запустил уцелевший в подвале бензиновый генератор, использовав трофейную Ремезовскую канистру горючего. Генератор приводил в движение насос, а насос качал воду. Откуда она бралась — не знаю, может, из глубокой скважины под городом, но точно не из канала, потому что «Велес» на нее не реагировал.

— Ты куда остальных дел? — снова настаивал Лунатик.

Ремезов ему больше не отвечал, он, задрав рукав комбинезона, пытался сам себе менять повязку, но при помощи моей же аптечки. Ни мне, ни Лунатику прикасаться к этому человеку не хотелось, да он и не просил.

— Очень хорошо, Морокин, что я тебя тогда не пристрелил, сейчас бы без медикаментов сидел, — сообщил Ремезов под конец.

Он мне так осточертел, что даже бить его не хотелось, а ликвидировать запрещали усвоенные в «Долге» правила.

— Шура погиб? — спросил я на всякий случай.

— Уже слышал?

— Да, доходили слухи.

— От кого узнал?

— Не тебе об этом спрашивать, ну так погиб он или нет?

— Почти сразу же, как здесь появился. Шурку снайпер снял возле дамбы. Мы в это время держали оборону севернее, но сообщение было от Волобуенко, а он не соврал бы.

— Сам Волобуенко жив?

— Нет.

— Врешь.

— Да не вру я, Морокин, у нас в Лиманске потери почти сто процентов. Если тебе очень интересно — убили Волобуенко, когда он с ранеными остался, а мы двинули вперед. «Свобода» с фланга обошла, тылы нам вынесли и расстреляли всех, раненых тоже. Хочешь поглядеть, что они нам оставили, — на вот, полюбуйся.

Здоровой рукой Ремезов пошарил во внутреннем кармане и бросил мне под ноги белый и плотный, почти квадратный листок бумаги, вырванный из дорогого блокнота, но сейчас сильно измятый. На нем даже логотип был — оскаленный зеленый волк. Чуть пониже волка аккуратным четким почерком, без попыток его изменить, но и без подписи, значилось:

За наших братьев, расстрелянных у туннеля

Я прочитал записку и швырнул ее в темноту. У туннеля в Рыжем лесу я спас Эксу и об этом совсем не жалел — Экса был сносным парнем и к гибели хирурга не имел отношения. Вместе с тем паршивое чувство тщетности уже накатывало: не нами разборка начата, не нами и прекратится, мы — их, они — нас, зуб выдирают за зуб, око вышибают за око, и так до тех пор, пока зараза Зоны всех окончательно не сожрет.

— Отомстили хоть «свободовцам»? — поинтересовался я у Ремезова.

— А как же! Мы — отомстили им, они — нам. Потом пришли ренегаты и отомстили всем: и нам, и им — за компанию. Потом пришел «Монолит», который хрени какой-то молится, и тоже долго мстил. Я к этому времени тут заперся, понадеялся, что в подвал не полезут.

— Не полезли?

— Да, повезло.

— Странно, что ты один только выжил. Удирал быстро или по другим причинам?

— Да пошел ты, Морокин… Думаешь, я предатель? А вот обломайся — нет. Наркозависимый — может быть, да и то в последнее время почти уже соскочил…