– Я и есть вода. Первая и последняя.

Поднял плошку и в несколько глотков осушил ее.

– Твое первое одеяние, – тут же произнесла девушка – одновременно с тем, как Азгалика указала на деревянную раму с костюмами.

– Было моим последним одеянием. – Казалось, что Пилнгара трясет.

На дрожащих ногах он приблизился к раме. Поочередно поднес ладони к каждому из костюмов. Стоял перед ними чуть дольше, чем у стола. Наконец выдавил:

– Я и есть ткань. Первая и последняя.

Снял костюм с креплений. Неверными руками стал натягивать его на себя, путаясь в подкладке, полах, завязках, во множестве нитей и веревочек.

Азгалика едва приметно улыбнулась, а девушка уже произнесла:

– Твоя первая обувь.

Старик не успевал. Явно вспотел. Его била дрожь.

Костюм никак не поддавался. Кое-как нацепил его, перекрутил пояс и заторопился к расставленным на полу четырем парам одинаковых ботинок на высокой деревянной подошве.

Выбор повторился. Дальше перешел на кинжалы, головной убор, перстень. И с каждым разом Пилнгар действовал все менее уверенно. Успевал только выговаривать:

– Я и есть движение. Первое и последнее.

– Я и есть кровь. Первая и последняя.

– Я и есть мысль. Первая и последняя.

– Я и есть знание. Первое и последнее.

Голос изменял старику, срывался. Последнюю фразу Пилнгар произнес лишь с третьей попытки. Его знобило. Осунувшееся восковое лицо покрывала пленка пота, на которой тихими бликами играл свет.

Неожиданный гул заставил меня вздрогнуть. Я не сразу понял, что именно происходит. А это десятки личин, собравшихся снаружи, остановились и единым звуком затянули глубинный горловой звук – будто его издавали не женщины, а басовые трубы-архнаиды, возвещавшие упокоение в священной земле.

Пилнгар, едва стоявший на высоких подошвах, нелепый в своем одеянии, выпрямился. Поднял левую руку. Распрямил ладонь. Пошатнулся, но удержал равновесие. Поднес клинок к ладони.

– Каждому пусть воздастся, – прохрипел он неожиданно севшим голосом и рассек кожу.

Но крови не было.

Ни одной капли.

Пилнгара передернуло так, что тканая, перехваченная ремешками шляпа сползла ему на лицо, а затем, ударившись о руки, упала в ноги, на каменный пол.

Старик вновь полоснул себя кинжалом – на сей раз вложив всю силу. Я отчетливо видел, как сталь глубоко вошла в его ладонь.

Но крови не было.

Старик сжал кулак.

Ни единой капли.

– Ты обрел то, что искал, – спокойно произнесла девушка с повязкой на глазах. И развернулась к лестнице.

Азгалика беззвучно усмехнулась. Убрала мех под дханту. Сделала шаг от стола и вдруг повернула голову ко мне и Миалинте. Вначале посмотрела на Мию. Затем на меня. Холодная пропасть черных зрачков. Бездонные колодцы чего-то чужого, лишенного жизни. Не выдержав взгляда, я закрыл глаза. И почувствовал, как Миалинта стиснула мою ладонь – отчаянно, до боли.

Мы так и стояли, а старуха и девушка, сопровождавшая ее, поднимались по лестнице.

Испытание окончилось.

Когда я открыл глаза, Пилнгар стоял на коленях. Покачивался. Что-то бормотал. Вытянул руки. Опустил их на пол и, скользя по шершавому камню, простерся. Замер.

Из пролома выглянул Теор:

– Они уходят.

Эрза отослала Феонила наверх занять караул.

Громбакх о чем-то тихо переговаривался с Тенуином.

– Что теперь? – спросил я Миалинту.

Она по-прежнему сжимала мою руку.

– Не знаю.

Прошло не меньше получаса, прежде чем мы рискнули подойти к Пилнгару. Не хотели прерывать его молитв.

– Он молчит, – с сомнением проговорил охотник. – Эй, ты там живой? – нехотя ткнул его пальцем в плечо. – Ну как, выход открыт?

Старик не ответил.

– Он… – с замиранием прошептала Эрза.

– Эй! – громче позвал охотник и еще сильнее ткнул старика. Затем дернул за плечо. Потянул было за руку, но, вскрикнув, отскочил.

Рука Пилнгара легла как-то неестественно, будто изогнувшись дугой.

– Вот мерзость…

Громбакх выставил топор. Подсунул его под старика.

– Ты чего?! – Эрза хотела его остановить.

Одним рывком охотник перевернул старика, и теперь уж мы все отшатнулись.

Лицо Пилнгара покрывали глубокие черные язвы. Под струпьями щек виднелись желтые зубы и черный разбухший язык. Шея раздулась. Глаза затекли бурой слизью.

Старик был мертв.

– Чтоб ты там сдохла в своем болоте!

Простонав в отчаянии, Эрза натянула тетиву. Серое щетинистое оперение кольнуло щеку.

– Не надо, – прошептал Феонил.

Эрза, не шевеля губами, повторила:

– Сдохни.

Брякнула тетива. Стрела влетела в темноту ночи.

Шансов задеть кого-то у Эрзы было немного. В аллеях, уводящих к Озерному кварталу, догорали последние отсветы факелов. Все три огненные змеи успели просочиться за стены каменных туй.

– Тварь… – с надрывом, цедя слова через сжатые зубы, произнесла Эрза.

– Послушай… – Феонил протянул к ней руки, надеясь хоть отчасти успокоить.