Не удосужившись ответить, он развернулся к двери.

Она последовала за ним, раздраженная тем, что у него есть нечто, настолько ей необходимое, что приходиться подчиняться. Ее раздражали и собственные эмоции, и то, что рука дрожала, когда она придерживала меч, чтобы пройти через дверь.

А еще она злилась потому, что он прав.

Она действительно убивала сегодня с яростью.

Она играла со Смертью, как с любовником, искала катарсиса. Если бы она действительно хотела помочь Дублину, самым логичным и эффективным способом было бы пойти к инспектору Джайну, заключить новый союз, очистить переполненные клетки, чтобы дать возможность Хранителям отловить новую порцию Фей. Если бы она позволила сотне Хранителей стать своей сетью, могла бы уничтожить больше противников. Но эффективное убийство не привлекало ее, ей не нравилось стоять и методично обезглавливать отупевших оглушенных врагов. В огне охоты было нечто, чего она отчаянно желала.

Чего она не желала, так это анализировать мотивы, которые казались настолько ясными в прошлое полнолуние, а теперь она повсюду натыкалась на занозы, куда бы ни повернулась.

Она молча следовала за ним. Она готова смириться с чем угодно, сделать практически все, чтобы ее татуировка была закончена.

***

– Расстегни джинсы.

Устроив подбородок на скрещенных поверх спинки стула руках, Джейда не шелохнулась.

– Сделай ее поменьше. Сомневаюсь, что она должна доходить до задницы.

– Я не стану портить заклятие. Ты хочешь, чтобы она работала, или будешь разгуливать с татуировкой, которая может подвести в критический момент?

Она расстегнула две верхние пуговицы и приспустила джинсы. Его руки оказались на нижней части спины – там, где она переходит в бедра, – и ей пришлось прикусить язык, чтобы не задрожать. Ее кожа казалась слишком горячей, а воздух – слишком холодным.

Однажды она видела, как он касается женщины подобным образом, обхватывает руками так же, как сейчас ее. Тогда он входил в партнершу сзади, запрокинув голову и смеясь, – красивый, сильный, классный мужчина. Ей хотелось поймать тот миг в свои четырнадцатилетние ладони, исследовать его, понять, пропустить сквозь пальцы. Стать причиной того, что происходит.

Радость. Этот холодный, жесткий человек способен на радость. Парадокс зачаровывал ее. Пробуждал внутри нечто такое, что она понимала сейчас, мозгом взрослой женщины. А в тот миг ее юное тело интуитивно, на глубинном уровне прочувствовало, что тоже может испытывать подобные вещи, что создано для этого, и совсем скоро откроется новый пласт реальности и не известных пока переживаний.

Четырнадцатилетняя девочка сжалась в вентиляционной шахте над четвертым уровнем и закрыла глаза, представляя себя той женщиной, пытаясь прочувствовать, каково это – заставить такого мужчину испытать подобные эмоции. Она дрожала от смеси ощущений – настолько ярких, что было почти больно: голод, тревога, дикость, слишком сильный жар, слишком сильный холод, слишком живая она. Она нашла в ванной более широкую шахту, пробралась туда, чтобы посмотреть поближе, и едва не попалась.

Похоть ослепляла. С тем же успехом можно выдавить собственные глаза. И все же для некоторых, наблюдавших за поверхностным танцем незнакомцев, это был способ прочувствовать все без чувств.

Она вдохнула и выпрямила спину. Юная. Сильная. Неприкасаемая. Она сосредоточилась на излучении всего этого, в частности желания.

Он работал с ней уже больше двух часов. Целый час он ждал, пока она помоется, затем настоял на том, чтобы один из множества его работников выстирал ее одежду. Она предстала бы перед ним и голая, лишь бы заполучить проклятую татуировку.

Хотя, возможно, и нет.

Вчера она исследовала начало татуировки при помощи зеркала, глядя через плечо в другое зеркало. Это был сложный рисунок с меткой в центре – слои черного, серого и чего-то еще блестящего, не похожего ни на один знакомый ей тип чернил. Татуировка мерцала под поясницей, словно реагируя на каждое ее движение, самое незначительное, и казалось, что под серебристой поверхностью танцуют рыбки. Он каким-то образом помещал заклятие в кожу. И она надеялась, что только одно. У дьявола множество обличий, и его чернила тоже могут быть наделены многими свойствами.

Действия Риодана оскорбляли ее до глубины души. Но если это действительно поможет найти ее где угодно, в смертном мире или Зазеркалье, то она больше всего на свете, больше другого всемогущего оружия хочет заполучить это тату. Недавно она сказала Невидимой Принцессе, что есть дьяволы, ни на что не способные, в том числе и сожрать тебя, а есть такие, которым любое дело по плечу, но эти проглотят и не подавятся. Она понимала, к какому типу принадлежит Риодан. И готова была рискнуть.

– Тату сработает даже в Холле Всех Дней? – снова переспросила она, поскольку верилось с трудом, а ей нужно понимать, на что рассчитывать, ибо от этого будет зависеть все.

– С моей картинкой на твоей коже сам Ад не помешает мне оказаться рядом с тобой.

– Почему ты это делаешь? – У него всегда были мотивы. Но в данном случае она не могла распознать, что им движет. Какая ему разница, потеряется она или нет? Фраза, будто он не привык терять то, что ему принадлежит, как-то не убедила. Она не принадлежала ему, и они оба это знали. Он чего-то хотел от нее. Но чего?

– Выясни. Ты же умна.

– Я нужна тебе, чтобы спасти мир?

– Мне ничего не нужно.

Значит, дело просто в его «хочу».

– Почему ты постоянно вмешиваешься в мою жизнь? Тебе нечем больше заняться?

Те долгие годы назад она чувствовала себя особенной оттого, что великий и могучий Риодан уделяет ей внимание. Интересуется ее мнением, хочет видеть рядом. Хотя тогда она не признавалась себе в этом, а только бесконечно злилась по поводу его опеки. Он верил, что она на многое способна и однажды станет «потрясающей женщиной». Его поддержка давала ей определенную цель. В Зазеркалье она продолжала стремиться к этой цели.

Вера в его силу, его внимание к тем деталям, которые он хотел отследить, были абсолютны.

Она ждала.

Он не пришел.

Его руки больше не двигались по основанию спины. Несколько долгих мгновений она ничего не чувствовала, затем его пальцы легонько протанцевали по ее шрамам. Он отслеживал один за другим. Нужно бы остановить его. Она не стала. Его пальцы словно говорили: я вижу каждую твою рану. Ты выжила. Охрененная работа, женщина.

– Я могу их убрать, – предложил он.

– Потому что у женщины не должно быть боевых шрамов? То, что является доказательством геройства для мужчин, считается уродливой отметиной для женщин.

– В тебе нет ничего уродливого. Кроме твоей цели. Поработай над ней.

Она замолчала. С новым Риоданом надо быть настороже. Он не провоцировал ее, не злил, не задевал, он вел себя с ней как… Она не понимала, как он к ней относится, – в том-то и загвоздка. Она не знала, как реагировать, как отвечать на эти его авансы. Очень похоже на попытку вернуть теннисный мяч на корт, когда правила неожиданно изменились и ты остаешься в неведении, куда же бросать. Раньше они отбивали мячи, как профи, интуитивно угадывая движения друг друга. Теперь же после его подачи она тратит слишком много времени, отслеживая траекторию снаряда.