– Так чем ты занят завтра вечером? Отмени все. Это важнее. Я могу потеряться, – в приказном тоне потребовала она.

– Советую избегать Зеркал, пока мы не закончим. Послезавтра. Утром. В моем кабинете. Я закончу татуировку.

– Завтра. В течение дня.

– Тоже занят.

Почему он откладывает встречу? Каков его мотив?

– Я сама найду выход.

– Нет. У тебя есть меч. А у меня клиенты. И я планирую их сохранить.

Она помолчала мгновение:

– Я никого не убью, Риодан. Я уважаю твою территорию.

– Если я уважаю твою.

– Да.

Он протянул ей мобильный.

– Возьми. ВВСД пока недоступен, но остальные номера работают.

Она сунула телефон в карман и выскользнула из двери.

Он закрыл за ней дверь, поверив ей на слово и позволив уйти без сопровождения.

Без какой-либо четкой причины она повернулась и прижала ладонь к двери. Посмотрела на нее и склонила голову, размышляя, какого черта она делает.

Миг спустя она встряхнулась и быстро зашагала по коридору, сдвинула панель и вошла в лифт. Будучи подростком, она бы обязательно сунула нос во все потайные уголки личного пространства Риодана, побывала бы везде, где успела, на всех запретных нижних уровнях, пока он не поймал бы ее. Сейчас она осознавала, что вела себя так в основном ради того, чтобы быть пойманной и поскандалить с ним.

У женщины, которой она стала теперь, имелись свои дела.

Риодан, стоявший в комнате, отнял ладонь от двери.

***

– Ну, день уже настал? Настал? Настал? НАСТАЛ? – взвился Шазам из-под сбитых покрывал без единой подушки, как только она вернулась.

– Скоро, – пообещала она и напомнила: – Говори тише.

– Ты снова пахнешь, – фыркнул Шазам, от волнения наворачивая круги. – Мне не нравится его запах. Он опасен.

– Он необходим. Пока что.

Она вытянулась на кровати, а Шазам подпрыгнул и жестко приземлился ей на живот всеми четырьмя лапами.

– И ничего больше? Просто необходим?

– Ой! Хорошо, что мне не надо сейчас в туалет!

Сорок с лишним фунтов Шазама во время его восторженных утренних приветствий были адом для полного мочевого пузыря. Что уж говорить о чувствительной свежей татуировке? Ее просто вжало в кровать.

– И больше ничего, – заверила она.

– Он закончил?

– Еще нет. Но скоро.

Шазам резко сдулся. Этот любитель мелодраматических эффектов всегда так делал.

– Все пойдет совершенно неправильно, – взвыл он. – Так всегда бывает.

Он шмыгнул носом, фиалковые глаза наполнились слезами.

– Не будь таким пессимистом.

Он вздыбил шерсть на спине и пронзительно зашипел на нее, распаляя свою обиду.

– Пессимистов называют пессимистами, только когда они неправы. А когда мы правы, мир считает нас пророками.

– Фу, рыбный дух!

– Какой дрянью кормишь, такой и пахну. Принеси что-нибудь получше.

– Все у нас будет хорошо. Вот увидишь.

Он поерзал пухлым задом, устраиваясь к югу от ее груди (мягкие участки, на которые ему никогда не позволялось прыгать), уложил живот, толстый настолько, что пришлось раздвинуть длинные передние лапы. Он подался вперед и ткнулся влажным носом ей в лицо.

– Я вижу тебя, Йи-Йи.

Она улыбнулась. Все, что она знала о любви, она почерпнула от этого курносого, капризного, маниакально-депрессивного пушистого обжоры, который бесчисленное количество раз сопровождал ее в ад и обратно. Он один защищал ее, любил ее, дрался за нее, учил верить в то, что жизнь стоит того, чтобы жить, даже когда никто не видит, как ты живешь.

– Я тоже вижу тебя, Шазам.

[49]

Я оставила ее. Девушку, которая выглядела, как моя сестра, и обладала ее воспоминаниями и уникальными характеристиками – я просто оставила ее там, в подвале, где я была при-йа, сидеть среди ящиков с оружием, патронами, запасами еды, потому что она выглядела невыносимо потерянной и печальной.

«Так мама и папа думают, что я умерла?» – спросила она, когда я выходила.

«Они похоронили тебя. Я тоже», – бросила я через плечо.

«Младшая, они в порядке? С мамой ничего не случилось, когда она решила, что я умерла? А папа…»

«Они здесь, в Дублине», – холодно прервала я ее. – Спроси у них сама. Давай, попытайся убедить их. Хотя нет, не пытайся. Держись подальше от моих родителей. Даже не смей приближаться к ним».

«Они и мои родители тоже! Мак, ты должна мне поверить. Зачем мне лгать? Кем еще я могу быть? Что не так? Что с тобой случилось? Как ты стала такой… жесткой?»

Я вылетела прочь. Некоторые части меня просто перегорели, и нет никакой возможности снова их включить. Я стала жесткой, как она это называет, потому что мою сестру убили.

В ближайшие двадцать четыре часа я отказывалась даже думать о самозванке. Я справилась с задачей почти так же хорошо, как с отсутствием мыслей о Книге.

Но когда мысли все же просачивались, получалось нечто такое: а что, если это вправду она?

Моя сестра, там, одна, и я повернулась к Алине спиной в опасном, заполненном Феями городе?

Что, если она пострадает? Что, если она действительно каким-то волшебным образом жива и в итоге ее убьет черная дыра или Невидимый, потому что я – слишком подозрительная, слишком недоверчивая – умчалась прочь и бросила ее одну?

Возможно, я получила второй шанс – и легкомысленно профукала его.

Если так на самом деле случится, я покончу с собой.

А что, если она отправится к моим родителям? Они не будут так же реалистичны, как я. Они слепо примут ее обратно. Папа со временем, может, и начнет сомневаться, но я, черт возьми, гарантирую, что, если самозванка постучится к ним в дверь, они впустят ее в дом не задумываясь.

С другой, и столь же вероятной, стороны: что, если ее отправили по-царски меня подставить, добиться моего доверия, а затем, когда я буду беззащитна, сотворить нечто ужасное? Кто мог подобраться ко мне (и моим родителям) ближе, чем сестра?

А может, я застряла в гигантской иллюзии, которая не кончается с той ночи, когда я решила, что победила «Синсар Дабх»?

Мне так отчаянно хотелось, чтобы это была она, хотелось поверить, что Алина каким-то образом выжила, а не я застряла в иллюзии, поэтому я становилась в сто раз подозрительнее ко всей ситуации в целом. Сестра – моя величайшая слабость, наравне с Бэрронсом. Она – идеальный способ достать меня и манипулировать мною. Она была тем единственным, что Круус, Дэррок и Книга предлагали вернуть, пытаясь заставить меня поддаться искушению.