Саблину не спалось, не писалось и не пелось. Письма домой он отправлял редко. Жизнь в Москве и служба оторвали от имения под Калугой, унесли образы детства в неведомую даль, где они растаяли незаметно и безвозвратно. Да и отец писал ему нечасто. Видно, никак не мог простить, что сын не стал наследником, не принял пейзанской доли и судьбы мелкого помещика. Выбрал свою стезю, далёкую от мирных трудов. Домашние считали Ивана отрезанным ломтём.

Вот Хелене он бы написал. Как ему тоскливо и одиноко без неё, как мечтается порой, что всё скоро закончится, и они будут вместе. Только где она, Хелена? Громит базы оуновцев, сражается с «Зигзагом»? Да и жива ли?

А насчёт «всё скоро закончится» — это да, это вполне может случиться. Уже в недалёком будущем…

Глухой ночью группа выстроилась перед «Громовержцем», прогревающим двигатели. Проводить ребят пришёл подполковник Иоффе.

— Господа офицеры! Братцы! — напрягал он голос, перекрикивая свист винтов и рокот моторов. — На святое дело идёте! Опасность оттуда, из Германии, угрожает всем нам страшная. Остановить врага — наш священный долг. Знаю, об офицерской чести, о чести русского воина вам напоминать не надо. Об одном лишь прошу, постарайтесь остаться в живых. Павшие герои остаются в памяти народной, но воюют, бьют врага живые солдаты. Идите, и пусть сопутствует вам удача!

— Служу Отчизне! — гаркнул строй.

Бойцы один за другим карабкались по шаткому трапу и скрывались в чреве огромного самолёта. Иоффе, более не сдерживаясь, крестил тёмные фигуры широким православным крестом и при этом что-то шептал под нос.

В полёте, под мерный гул двигателей, Саблин всматривался в лица своих товарищей. Андрей Станкевич, сын польского магната из Варшавы и русской горничной. Бастард. В юности сбежал из дома, пробрался в Петербург и поступил в кадетское училище. Принимали в основном детей именитых родителей, но Станкевич проявил блестящие знания. Ему попытались отказать в приёме — добился дополнительного экзамена. А потом сутки сидел под дождём на ступенях училища, ожидая решения. Принят был отдельным приказом начальника училища вопреки всем обычаям и нормам.

Милан Блажек, надпоручик Чехословенски Армады. Пограничник. После захвата Чехии фашистами вместе с другими честными офицерами пробрался на Украину, вступил в русскую армию. Ни секунды не сомневался, участвовать ли в операции. Наоборот, обрадовался, лезет вместе со всеми к чёрту на рога. Знает об опасности, но рад поквитаться с врагом и с радостью кричит: «Слушаюсь, господин поручик!»

Дальше свои ребята. Анисим Урядников, верный боевой товарищ. Ведь не знал правды, принял опалу за чистую монету и ни секунды не сомневался в командире. Бывало, для натурализма, Саблин напивался до зелёных чертей, приходил грязный, в синяках. И всегда встречала его добрая нянька с роскошными, залихватски загнутыми усами и солдатским Георгием на груди. Вот уж точно, и в бою, и в беде…

Игнат Сыроватко. Крепкий, как из дуба сделанный. Вроде незаметный, вперёд не лезет, глаза начальству не мозолит, но надёжный, как бельгийский браунинг. Отдал приказ и знаешь: выполнить его может помешать Игнату только смерть. Никита Штоколов и Коля Митрофанов, неразлучные друзья. Вечно подтрунивают один над другим, пересмешничают. Но в схватках бесстрашные и умелые, как боевые автоматы. Всегда прикроют спину и друг другу, и тому, кто рядом. И наконец, Юра Фирсов, самый ценный человек в группе. От него во многом зависит, сможет ли группа уйти после выполнения задания.

Загорелась красная лампочка у кабины лётчиков. Пять минут до прыжка.

Подобрались бойцы, принялись проверять амуницию, хорошо ли закреплено оружие, подбадривали товарищей, подшучивали. Саблин понимал — это последний слабый огонёк веселья. Напряжение нарастало, скоро станет совсем не до смеха. Бодрым голосом крикнул:

— Ну что, ребята, дадим «Гансам» прикурить?!

Бойцы, как один, потрясли правым сжатым кулаком над головой — победный жест гренадеров. Глядя на них, то же сделали и Андрей с Миланом.

Красная лампочка сменилась зелёной.

Четыре часа утра, «собачья вахта».

Саблин распахнул люк.

Пошли!..

Приземление прошло успешно. Горы здесь действительно невысокие, с пологими склонами. Ветра не было, группу не разбросало. Быстро собрались в кучу, сворачивая и пряча парашюты. И тут выяснилось, что благополучной высадка оказалась для людей, но не для снаряжения.

Когда Саблин выбрался к остальным, Урядников лежал на краю расщелины и светил вниз фонарём. Вокруг сгрудились члены группы. Поручик осторожно заглянул вниз. Очень глубокая, довольно узкая (но не настолько, чтобы купол зацепился за края) щель в породе. Разлом. В глубине, на десяток с лишним метров ниже края, белел зацепившийся за что-то парашют, болтался на стропах тюк с гранатомётом и боеприпасами.

— Вот тебе бабка и Юрьев день, — проворчал Урядников. — Фирсов, не обижайся. Не про тебя сказано.

— Милан, — Саблин повернулся к чеху, — что скажешь? Ты проводник…

— А что здесь говорить? — проворчал Блажек. — Такие расщелины — редчайшее явление в этой части Судет. Шансы встретиться с нею были практически равны нулю. А вот…

По голосу Саблин догадался, что штабс-капитан воспринимает расщелину как личный недосмотр и сейчас винит в происшествии себя. На снимках, когда выбирали место приземления, ничего подобного поручик не видел. Значит, или летуны подкачали, или трещина в породе появилась недавно. Сейчас это не имело значения, операция только-только началась, а они уже остались без главного средства разрушения антенны.

— Говори по делу, Милан, — попросил Саблин. — Достать тюк можно?

— В горах, ночью, при свете фонаря расстояние скрадывается. Думаю, парашют завис глубже, чем нам кажется. Достать его можно, но только со специальным альпинистским снаряжением…

— Которого у нас нет, — заключил поручик. — Не будем терять времени. Проверить личное оружие, никто не растерял в полёте?

Нет, тут всё было в порядке: автоматы, пистолеты, ножи, гранаты.

— Тогда вперёд, — скомандовал Саблин. — К рассвету мы должны быть в намеченной точке. Оружие добудем у врага.

Бодрость тона никого не обманула, и самого командира в первую очередь. Удастся ли добыть на КПП замену «панцершреку»? Сейчас этого не мог знать никто. Оставалось только надеяться на лучшее.

— Пиропатроны хоть не растеряли? — спросил поручик чуть спокойнее.

— Никак нет, ваш-бла-родие! — откликнулся Митрофанов. — И праща при мне.

— И то слава богу, — вздохнул Саблин. — Тронулись.

К восьми утра, когда затеплился холодный, осенний рассвет, группа вышла на исходный рубеж:. Он расположился недалеко от колеи, набитой хлебовозкой, как назвал Саблин броневик, подвозивший провизию к объекту. Поручик был уверен, что всё рассчитал верно. Учёные наверняка живут в городе, их привозят рано утром. Либо существует что-то наподобие вахты, когда одни сотрудники сменяют других. Это было сейчас неважно.