Старуха кивнула Атосу и Секире, мягко улыбнулась Извель. Когда ее взгляд задержался на моем лице, она содрогнулась и с негодованием воскликнула:

– Вот об этом я тебе и говорю! Юные ребята не должны слепнуть, не должны умирать и ложиться в сырую землю. Такие лица не должны носить траурные повязки. Бедное дитя, бедное дитя, – прошептала старуха.

Почему-то именно от этих слов, вернее, от тона, которым королевская тетка их произнесла, мне стало невыносимо жаль себя. Когда Извель стала моей подругой, она перестала быть тем всеведущим прообразом матери, в котором я так отчаянно нуждалась. Я приобрела гораздо больше, не спорю, но потеряла то покровительство и жалость, которые может подарить только мать, а не друг. И вот Крианна за всеми моими шрамами, за моими доспехами, разглядела ребенка, достойного жалости. У меня задрожала нижняя губа, но в тот же миг я почувствовала шевеление за пазухой.

Лорд Мерзлые Лапки вел себя тихо с тех самых пор, как мы прибыли в Ярвелл. Он высунул из-под рубашки свой розовый нос, только когда мы проходили коптильню, – учуял запах мяса. И вот сейчас, будто встревоженный чем-то, выбрался из своего тканевого плена и спрыгнул на пол. Кот недовольно огляделся, посмотрел на короля с плохо скрываемым презрением, так же, как он смотрел на Атоса, и нетвердой походкой двинулся к Глэйде и Крианне.

– Кис-кис, – неуверенно сказала старая служанка.

– Сама ты «кис-кис», старая трещотка. Такой кот не приемлет подобного балагурства, – сурово произнесла Крианна.

Кот посмотрел на бывшую королеву, та – на него. Наконец Мерзлые Лапки решил для себя что-то важное – подошел к старухе, сел возле ее ноги и с размаху ткнулся плюшевым лбом в сухую щиколотку, видневшуюся из-под юбки. Он не пытался потереться или помурлыкать. Лишь с какой-то обреченностью уперся в ногу Крианны.

– Вообще, я из тех, кто любит собак, а не кошек, – безапелляционно произнесла старая леди. – А ты наверняка блохастый и с глистами. Но какая разница, если жить нам осталось мало, верно?

Она вдруг с неожиданной ловкостью перехватила шерстяное тельце и, прижав его подмышкой, ловко поковыляла из зала. Кот даже не пискнул. Глэйда пыталась поспеть за своей госпожой, но у нее это получалось плохо. Старуха, которая не могла войти без помощи служанки, вышла самостоятельно и стремительно, можно сказать, вылетела вон.

– Когда есть о ком заботиться – силы появляются, – проговорил Гардио. От наблюдения за этой небольшой сценой его лицо разгладилось. «У меня красивый король, – подумалось мне. – У него ясное лицо. Если мы переживем эту ужасную войну, многие прекрасные и благородные леди с ума сойдут от желания стать не только королевой, но и женой этого мужчины».

– Тебе тоже есть о ком заботиться, – отозвался Атос. – У тебя остались десятки тысяч подданных, которые ждут, что ты спасешь их. Поэтому собери свои собственные силы.

– Мне так и не удалось уговорить Тилль. Они оставили свой отказ в силе, – вставила Секира.

Король не выглядел удивленным или расстроенным.

– Я ожидал этого, – произнес он равнодушно. – Симм обещал прислать пять сотен солдат. Это очень много для такого крохотного острова, наверняка вся их действующая армия. Но они пошли на это, стоило только попросить.

– Это же отличная новость… – начала я, но Гардио прервал:

– Они не успеют прибыть. Нам надо выдвигаться уже сейчас, а они пока где-то в море. Еще у нас есть сотня солдат ратарана, из трех выживших токанов. А Край оказал нам великую милость. – Король кисло улыбнулся. – Обещал удержать в узде песчаных бандитов, пока мы пытаемся спасти свою землю.

– Значит, пойдем в бой теми силами, что есть, – уверенно сказал Атос. – Я выигрывал сражения, в которых солдат у меня было вдвое меньше, чем у противника.

– Нас меньше в три раза, – почти шепотом произнес Гардио. Уныние вновь вернулось на его лицо. – Против нас чудовища, один вид которых повергает моих легионеров в ужас. Там есть монстры размером с целое здание, Атос.

– А у нас есть надежда. Иногда большего и не нужно. Это наша земля и наш дом, и мы защитим их. Или умрем, – отрезал Атос.

В тронном зале повисло молчание. Мне вспомнилось, как Атос в наш первый визит сюда говорил, как они отстроят замок. Возможно, царственные чертоги Ярвелла вновь засияют, вот только вопрос – при каком короле?

* * *

Пока король и генералы решали вопросы военной кампании против проклятого народа, я решила побродить по Ярвеллу. Подданные достаточно тонко чувствовали настроения во дворце и перенимали его: вся столица погрузилась в уныние.

Первым делом я направилась к бару, где мы в прошлый раз так душевно посидели с Извель. «Тромбон и гусь» стоял на своем месте, а вот булочная с нервным Нэрвином закрылась. Незаколоченные ставни хлопали на ветру, являя миру пустые окна. Я на миг закрыла глаза и попыталась представить запах свежеиспеченной сдобы, которая приманила меня и ока в этот переулок. С тех пор будто бы минули тысяча лет и сотня битв. Сколько радости мне подарил тот визит в Ярвелл: живой Атос, моя Извель и противный блондин Гардио. Тогда со мной еще был Слэйто. А сейчас? Я чувствовала себя заброшенной и одинокой. Как бы я ни храбрилась у Медвежьего острога, война никогда не являлась для меня самоцелью. Конечно, всегда были люди, для которых поле боя становилось смыслом жизни, а кровавая рубка – способом существовать. Но я-то всю жизнь билась за что-то. В легионе – чтобы выжить и сбежать от своего прошлого, затем – спасая тех, кто мне дорог.

И вот внезапно я столкнулась со своей внутренней пустотой. Что, если никто из моих друзей не нуждался в спасении? А те, кто о нем безголосо молили, на мой взгляд, не стоили даже потери правого глаза. Я невольно коснулась повязки, скрывавшей ранение. Сегодня с утра Секира, осматривавшая глаз, довольно сказала, что краснота спала: сосуды зажили, а шрам над бровью уже совсем скоро превратится в тонкую полоску.

– Только радужка побледнела, – с удивлением произнесла она. – Один глаз карий, а другой будто позеленел. Но то, что я не вижу инфекции или раздражения, отличный знак. Зрение к тебе вот-вот вернется, Лис.

Но она врала, и мы обе это знали. С момента травмы прошло достаточно времени, и если бы у меня был шанс снова стать зрячей, то были бы сигналы: размытые очертания предметов или реакция на свет. Но нет – глаз выглядел нормально, но ни Войи не видел.

– Все мы что-то потеряли, – произнес знакомый голос у меня за спиной.

Шмулс, чернобровый кабатчик «Тромбона и гуся», с грустью смотрел на меня. В его пышных темных бакенбардах прорезалась седина, и теперь они выглядели, будто присыпанные пеплом.

– У вас вроде оба глаза на месте, – попыталась пошутить я. Но тот лишь неловко улыбнулся, пожал плечами и ответил:

– Я отдал бы оба, чтобы узнать, как там моя старшенькая в Кармаке. Я только-только стал дедом и уж обрадовался, что внуку предстоит расти в мире без войны. И на тебе…

Мы помолчали, затем Шмулс добавил: